Чем ближе Дембель, тем однообразнее и длиннее становятся дни. Для тех же, кому выпало служить в отдалённом подразделении- на "точке", лишённому даже скудного солдатского досуга в виде клуба, библиотеки и простого человеческого общения- дни эти становятся невыносимее многократно.

В один из таких дней, вернее- вечеров, в уютном лесном домике затерявшемся среди кедров и сосен, состоящим из класса и комнаты отдыха, два армейских "деда" коротали время за просмотром телевизора.

Домик, по армейским меркам, в самом деле был уютным, хотя никакими излишествами не обладал: комната отдыха была обставлена двумя кроватями в два яруса у одной стены, на которых спали "деды"; откидным столиком и тумбочкой с телевизором- у другой. Ещё была самодельная резная вешалка. Но весь уют исходил от брёвен, из которых был построен дом- настоящий, срубовой.

Возможно, немалую роль в дальнейших событиях сыграло то, что со второго яруса было не удобно смотреть телевизор, а потому нижняя койка являлась и чем то вроде дивана.



ДЕНЬ ПЕРВЫЙ:

Вернувшись с развода, на котором прилично продрог, я быстренько скинул шинель, сапоги, велел салаге поставить чайник и прыгнул в кровать, на которой валялся Гришка- мой одногодок. Для двоих бойцов одноместная кровать слишком мала, поэтому Гриша лёг на бочок, закинул свои ноги на мои и положил правую руку мне на грудь. Я начал согреваться и невольно расслабился.

Гриша стал спрашивать меня про развод, но делал это, скорее от безделия, чем из любопытства. Я же давал односложные ответы, чаще- просто отмалчивался. Гришке не понравилось моё немногословие и он, чтобы разговорить, обхватил мою шею пятернёй, слегка сдавил, приподнялся и нарочито-сердито глянул на меня. Это смотрелось забавно и я прыснул от смеха. Гришка тоже засмеялся и ткнулся в мою грудь вздрагивая от смеха. Пролежав так минут пять он снова поднял голову, посмотрел на меня очень тепло и снова уткнулся, но уже в шею. Его дыханье было жарким и приятным.

Вскоре Гришка зашевелился, его губы коснулись моей шеи и я ощутил едва уловимый поцелуй. Тут же по телу разлилась истома и нега. Гришка продолжил целовать, но теперь смелее и агрессивнее, в результате моя шея покрылась засосами.

Служил я в те времена, когда большая часть населения не знала таких понятий как: голубой или гей, а потому наше баловство, свидетелями которого были салаги, воспринималось всего лишь, как добрая безобидная штука. Однако, почти неделю я-

"дедушка Красной армии"- ходил застёгнутым на все пуговицы, дабы офицеры чего не подумали. А подумать они могли только одно- я был в самоходе и резвился с деревенскими девчонками.



ДЕНЬ ВТОРОЙ:

Наступил очередной вечер. Салаги суетились, выполняя мелкие поручения. Или создавали видимость. Но постоянно напоминали о себе, хлопая входной дверью.

В домике было жарко и мы с Гриней смотрели телевизор сидя на кровати, откинувшись на бревенчатую стену, раздетые по-пояс.

Собственно, смотреть было нечего, но занять себя чем-то - тоже. От скуки я взял гитару и начал лениво терзать инструмент, не отрываясь от экрана. Гриша закурил и, поминутно затягиваясь, стал пускать в потолок неуклюжие колечки дыма. Сигарета быстро истлела. Григорий через меня потянулся к пепельнице, затушил бычок, да так и остался смотреть телевизор- лёжа на моём животе. Играть мне это не мешало и я не стал возражать. Вскоре от безделия Гриша начал "шалить", подёргивая мне волосы на "тёщиной" дорожке, приговаривая:

-"Я тебя заставлю! Ты мне всё расскажешь!"

Со стороны выглядело так, словно Гриша действительно придавил меня к кровати и пытается выведать военную тайну. Его шутку оценили и салаги, по-детски улыбаясь и комментируя происходящее. В конце концов Гриня послал их

"заняться делом". Мне же эта "пытка" была приятна, словно лёгкий массаж.

Бойцы ушли, а мы продолжили смотреть телевизор и дурачиться. Я привык к "сладкой пытке" и,тихо балдея,продолжал играть на гитаре.

Я не заметил, как одна за другой, все пуговицы на моих штанах были расстёгнуты и начал возвращаться в реальнось, когда Гришины пальцы уже нежно блуждали вдоль резинки моих трусов. Я попытался осознать происходящее и найти выход. Но не находил его. Тем временем, Гришкины пальцы всё дальше и дальше забирались под трусы и всё дольше там находились. Прикосновения были едва уловимыми и доставляли огромное наслаждение. Мой кол уже торчал вовсю и я почему-то боялся, что Гришка его увидит. Мне было приятно, но неловко и стыдно. По мере проникновения его пальцев, я всё ниже и ниже сползал по стене. Но напор был неумолим, и вскоре он коснулся моей головки. Я вздрогнул, обмяк и - сдался. Гриша, почувствовав моё

"поражение", стал действовать ещё активнее. Уже обеими руками он стянул трусы с моих бёдер, освободив дымящийся член, и начал медленно, но размашисто его дрочить. Меня била мелкая дрожь. И мне было хорошо.

Минут через 15 я вытянулся в струну и с долгим сиплым выдохом начал кончать. Не замедляя темпа Гриша продолжал дрочить, выжимая из меня всё до капли. Не выдержав подобной пытки я на минуту забылся.

Я слышал, как Гриша поднялся с меня, видел, как он, не оборачиваясь, вышел в другую комнату. Но всё это происходило словно не со мной.

Реальнось постепенно возвращалась: я лежал со спущенныни штанами и трусами, буквально распластанный на кровати, а мой живот был залит огромной лужей спермы.

Дальнейшие события этого вечера я не помню. Да это и неважно.