Как же всё в мире быстро развивается! Казалось бы, только вчера была сопливая девчонка, единственной "глобальной проблемой" которой была проблема выбора собственного банта и платья для любимой куклы Маши, а сегодня она превратилась в похотливую самку, мечтающую познать радость плотских утех.

Невыносимый зуд, поросшие сантиметровыми слоями пыли куклы и банты, юбки, ничего нескрывающие, а наоборот кое-что демонстрирующие - вот основные признаки превращения ребёнка, маминой дочки, в девушку, переполненную первичными потребностями и направляющую все свои усилия на их скорейшее удовлетворение.

Каждый проходит свой путь, идёт по зову природы зигзагами или по прямой, но все проходят через одни и те же границы, входят в одну и ту же область и стремятся к единственно возможному финишу, к смерти. Всему своё время: кто-то приходит раньше, кто-то опаздывает, но доходят, как правило, все. Нельзя вмешиваться в процесс чужого и своего развития - это древнейший принцип У-Вэй.

Впрочем, довольно философии и пустого переливания из пустого в порожнее, вы это, если я, конечно, всё правильно понимаю, читаете с совершенно другой целью. Сразу хотелось бы предупредить, что всё нижеописанное - плод моей сексуально-развращённой фантазии и никакой (подчёркиваю это местоимение) связи с реальной действительностью не имеет, хотя ничем от неё не отличается.

Стоп.

Опять меня не туда понесло.

Надо читать меньше умных книжек, чтобы писать о проявлениях человеческой слабости и похотливости.

И ещё одно хочу подчеркнуть: я нормальной сексуальной ориентации, просто меня давно волнует женская психология, связанная с фрейдовским "либидо".



Дневник.

Запись № 1.

Лицезрение - первое желание.

Здравствуй, дорогой дневник! Давно не было свежих записей. В очередной раз перечитала тебя и поняла, что сплетни и девичьи интриги, скопленные тобой за много лет, - детсадовские развлечения. Смешно даже вспоминать о моём возмущении оттого, что подружка расплела всем и каждому о моей симпатии, названной высокопарно любовью, к второкласснику, о моей ярости, когда одноклассник-хулиган перед всем классом задрал мою школьную юбку, под которой были детские колготки и ничего стыдного, конечно, не было видно. А ведь мне действительно было ужасно стыдно: я даже решила, что надо мной все будут смеяться до одиннадцатого класса. Бред! Мания величия! Всё забылось. Нет не сразу, конечно, но смешки и дразнилки кончились недели через две, а из памяти этот случай стёрся через месяц.

Сегодня я напишу о том, что мне кажется актуальным сегодня и сейчас.

Неделю назад меня отправили на весенние каникулы к моей бабушке в деревню. Там же волею судеб пришлось отбывать срок весеннего "ничегонеделанья" моему, если я не ошибаюсь в определениях степени родства, а я в таких делах не ошибаюсь, двоюродному брату. Раньше мы с ним были довольно дружны и весело могли возиться на протяжении целых вечеров. Я не видела никаких препятствий в продолжении этих приятных дружески-родственных отношений, хотя разница в возрасте была заметна. Мне - 13, ему - уже 16. Нет, конечно, разница в возрасте не глобальна, но всё-таки в подростковом и юношеском периоде взросления (не в детстве) - это пропасть. Я это знаю, но мы ведь как-никак родня, люди одной крови.

Любые отношения начинаются с совместного смеха. Ничего так не объединяет людей, как несколько секунд дружного смеха.

Вот я и решила пошутить. А что кажется всем детям, к которым я неделю назад ещё относилась, наиболее смешным? Конечно же, испуг.

И вот, я забралась в шкаф, стоящий в выделенной брату (для краткости я его лучше так буду называть) комнате. Я рассчитывала на внезапное появление, выкрики испуга и ужаса и потом весёлое обсуждение, типа: "Как я тебя!", "Как ты меня!". Но, к сожалению, хотя почему "к сожалению", моему плану суждено было провалиться.

Значит так, после ужина, когда спать ещё рано, а на улице дождь и делать там, по большому счёту, нечего, я забралась в вышеозначенный шкаф и стала ждать братика. Я следила за происходящим в комнате через щель между двумя дверями, которые из-за возраста и повышенной трухлявости не могли сойтись. Он не заставил себя ждать, хотя и не знал, что его ждут: уверенно зашёл в комнату и быстро закрыл за собой дверь на шпингалет, который был на дверях в каждой комнате. Я собралась с духом (когда прячешься даже понарошку, волнуешься, всё равно неимоверно) и решила выскочить, мысленно досчитав до трёх.

Раз.

Два.

И тут произошло то, что в мои планы не входило да и входить никак не могло. Брат неожиданно стянул спортивные штаны вместе с трусами, перешагнул через них. Снял через голову майку, и таким образом остался совершенно голым.

Я забыла про счёт и, как завороженная, уставилась на его попу. Он стоял ко мне спиной и клал вещи на кровать (громко сказано для раскладушки), стоявшей как раз напротив шкафа. Не сказать, что она (попа) чем-то отличалась от женской и даже от моей, но, тем не менее, это была не женская, а значит, превратилось в нечто запретное и, следовательно, завораживающее. Я остолбенела. Он долго раскладывал вещи, хотя возможно время для меня остановилось.

Когда видимо сортировка закончилась, он повернулся на 90 градусов и стал куда-то там смотреть. Наверное, там было зеркало, и он решил осмотреть себя-красавца. Мой взгляд перекочевал от одного полюса к другому. Я, напрягая зрение, стремилась увидеть его пипиську или, как говорят взрослые, достоинство, но особых успехов мне это не принесло. То, что сейчас больше всего привлекало моё внимание, не особо было видно из-за ноги.

Меня колотило. Я вся была в холодном поту. Сердце бешено стучало, стремясь либо вырваться наружу, либо разорваться внутри. Плюс ко всему, меня охватил ужас: вдруг брат решил полностью переодеться и сейчас подойдёт к шкафу, откроет настежь дверки, чтобы взять одежду, обнаружит внутри двоюродную сестрёнку и, без сомнения, расскажет бабушке и всем остальным, что я бессовестно подглядывала за ним. "Представляю, что скажет бабушка", - быстро пронеслось у меня в голове перефразированная цитата из мультика про Карлсона. Конечно, тут не отделаешься высказыванием: "Пустяки. Дело-то житейское".

Всё это и многое другое пронеслось у меня в голове за одно мгновение, но, тем не менее, я не отрывала взгляда от низа живота брата.

Тем временем брат повернулся ко мне лицом, частично подтверждая моё подозрение о нацеленности на шкаф. Но меня это вдруг вовсе перестало волновать. Я увидела то, что хотела. В густых зарослях тёмных (очень тёмных) волос смотрела вертикально вниз маленькая, буквально миниатюрная пиписечка, под которой висел небольшой мешочек, явно разделённый на две половинки. Нет я не впервые видела эту часть мужского тела, но до этого это было так давно, по-моему, в детском саду второй горшок налево, где воспитатели не особо дифференцировали детей по полам и девочки с интересом смотрели на нечто странное у мальчиков, которые в то же самое время не находили чего-то само собой разумеющегося на теле девочек.

Мне показалось, что у мальчиков в детском саду достоинства были не намного меньше, чем у взрослого парня напротив меня, но вот вспомнить наличие мешочка ещё ниже я не смогла, как не пыталась растормошить свою память. В общем-то, не мне, не памяти было, по большому счёту, не до воспоминаний. Я мысленно фотографировала то, что видела, но при этом это происходило независимо от меня. Зрелище, открывшееся мне, показалось настолько нелепым, что меня начало слегка подташнивать, хотя может быть причина вовсе не в этом, но, тем не менее, завораживающим. Эта уныло смотрящая на коричневый пол сосиска обладала такой аттрактивностью для моего зрения и ума, что я не могла оторваться.

Словно в замедленной съёмке я увидела, как правая, а может и левая, рука брата потянулась к сосиске и потянула кожу на ней вверх. Несколько секунд усилий и из кожи выскочил на "свежий воздух", на "белый свет" шарик, а точнее цилиндр, красного цвета, и теперь уже он смотрел в пол. Сосиска сразу превратилась в маленькую змею с большой головой. Но не страшную, как те, которых показывают в фильмах ужасах и в программах о животных, а какую-то весёлую, улыбающуюся змейку из доброго детского мультика.

Брат опять повернулся лицом к предполагаемому, но невидимому мною зеркалу и опять стал оценивающе осматривать себя и своё достоинство. Я не видела его лица, глаз, рта - ничего, меня это просто не интересовало. Всё моё внимание было обращено только в одну точку, которая в моём сознании никак не сочеталось с братом, хотя на самом деле была его частью. Я была готова смотреть на неё и только на неё, не понимая, чем же она меня привлекает.

Вдруг вышеописанный орган начал двигаться, как будто эта вымышленная весёлая змейка уже полностью изучила строение деревянного пола и решила осмотреться. Пиписька начала подниматься вверх и, в то же самое время, быстро увеличиваться в размерах. Такого я никогда не видела прежде. Я даже не знаю названия этого явления, но оно меня поразило. Змейка уже стала большой и, как мне показалось, более твёрдой, её голова смотрела вверх, видимо изучая белый потолок. Это было великолепно. Не могло быть и речи ни о какой нелепости.

Всё было очень даже изящно. Моё внимание переключилось от созерцания одного органа к изучению всей открывавшейся композиции. Красивый голый парень с палкой между ног, глядящей в небо, казался мне теперь эталоном мужской красоты и элегантности. Простого созерцания, о котором несколько минут назад я не могла думать и мечтать, мне теперь не хватало. Щель, благодаря которой я могла наблюдать за происходящим в комнате, казалась слишком узкой. Мне вдруг захотелось посмотреть поближе, да что там посмотреть - потрогать. Но это лишь Утопия. Нет я, конечно, могла выйти, но ничего потрогать бы мне не дали, а напротив организовали бы такой нагоняй, что, как говорится, «мама не горюй».

Мне стало душно и неуютно. Проснулся какой-то непонятный, неведанный до сих пор зуд. Исходил он из на редкость нескромного места. В шкафу было очень тесно, и я не могла почесаться. Пришлось терпеть, а это надо сказать крайне неприятная процедура.

Брат тем временем с нескрываемым интересом (хотя от кого ему его скрывать: он уверен, что он один в комнате) рассматривал своё достоинство. Он пытался рукой опустить его вниз, но, как только убирал руку, оно, как на пружине, снова взлетало почти вертикально вверх, подтверждая моё предположение о своей твёрдости и упругости. Он повернулся ко мне спиной, но его лицо было по-прежнему повёрнуто в сторону. Вид его голого зада теперь не казался чем-то особенным, запретным. Мера ценностей изменилась. Я вся горела, я хотела видеть пипиську.

Брат завалился на кровать, но не стал её расстилать. Значит не собирается спать. Я снова у видела орган, по которому успела соскучиться за несколько секунд. Он по-прежнему торчал.

Брат вдруг обхватил его своей рукой и получилось так, что он взял свою пипиську в кулак. Его рука начала медленно двигаться вверх-вниз. Постепенно брат стал ускорять это движение, смысл и содержание которого мне были непонятны совершенно или, как говорит моя подруга, в корне. Я подумала, что может быть это какой-то магический ритуал? Бред… Детские страшилки о вампирах, оборотнях и зелёных глазах тоже из той оперы, из той же песочницы, откуда не так давно вырвалась я.

Я внимательно следила за происходящим в комнате, так как по большому-то счёту в шкафу мне больше заниматься было нечем, да, в общем-то, и не очень хотелось. Братик, хотя какой уж там братик - Братан, стал дышать тяжелее, но не так тяжело, как дышат обнажённые женщины в откровенных сценах в фильмах. Я всё ждала, чем же это должно закончиться. Мне не терпелось вырваться из жарких объятий этого деревянного гроба, ставшего волею судеб моим тайником в последние минуты или часы. Не знаю почему, но я не могла даже предположить, сколько прошло времени. Мне казалось, что вечность, но, как потом оказалось, не больше трети часа. Я задумалась о том, как я буду выбираться, а выбраться надо было, и при этом сделать это незаметно, не привлекая к себе внимания. «Без шухера», - как говорили в каком-то фильме.

Обдумывая это, я не на секунду не отвлекалась от процесса происходящего с достоинством, вот уж действительно правильное определение слову, брату. Движение ускорилось, и вдруг из пиписьки прыснула, можно сказать выстрелила белая струя, приземлившаяся на живот моего кузена, как говорят иностранцы. «Описался?» - мысленно я поставила вопрос, на который я не могла сейчас дать правильного ответа. Но цвет жидкости не соответствовал цвету мочи в моём представлении и понимании. В моём подсознании моча - это жёлтая или иногда прозрачная жидкость, по крайней мере, такой она была у меня. Но то, что выплеснул брат было другим, молочно-белым и каким-то слишком вязким для жидкости.

Пиписька в руке брата стала мягкой. Он всё ещё продолжал её качать, и при этом в его руку стекалась эта белая вязкая жидкость, как сопли во время простуды. Брат перестал дёргать своё достоинство и присел на кровати. Пиписька вновь превратилась в сосиску, понуро лежащую на мешочке. Видок у братца был тот ещё. Весь живот был в чём-то на подобии соплей, пиписька красная и видимо ещё липкая и грязная, лицо тоже красное и покрытое крупными каплями пота.

Он встал с раскладушки, повернулся в очередной раз ко мне задом и наклонился, видимо что-то ища в своей одежде. При этом движении между ног стал виден мешочек, висевший вертикально вниз. Интересно: зачем он нужен.

Брат выпрямился и повернулся к зеркалу, в существовании которого не приходилось более сомневаться. В правой, ближней ко мне, руке его был носовой платок, которым он начал вытирать свой живот и свою пипиську. Тщательно вытирать. Затем он повернулся ко мне лицом. Его пиписька-сосиска висела, как сначала, вниз и голова весёлой змейки видна не была. Он смотрел не в зеркало, а на шкаф. Я замерла. Сердце в груди билось как бешенное.

Мой пульс бился в голове с такой громкостью, что казалось не только брат, но и бабушка и соседи его прекрасно слышат. На секунду мне показалось, что мы пересеклись с ним взглядом, и на его губах отразилась сдерживаемая всеми силами усмешка. Он сделал шаг к шкафу. «Явка провалена», - подумал Штирлиц. Мысленно я стала подбирать достойное оправдание моему пребыванию в шкафу в чужой комнате. Типа я вошла в комнату. Зачем? Окно было открыто, и из него ужасно дуло. Натянуто, но сойдёт. А как в шкафу-то оказалась? Действительно как? Подумала, что оттуда дует? Нет - не катит. Что делать? Что делать?

Всё пропала. Сейчас откроются дверки, и я предстану перед удивлённой публикой.

Но произошло вовсе не то, чего я боялась. Совсем не то.

Брат подошёл вплотную к приоткрытым дверкам. Его покачивающаяся при ходьбе пиписька оказалась практически напротив моего лица, всего в нескольких сантиметрах от меня. Я видела её в щели между дверей. При соответствующем желании и невероятной смелости она могла оказаться в моих нежных ручках, никогда нетрогавших ничего подобного.

Его руки потянулись куда-то вверх, и сам он встал на мысочки. При этом его достоинство оказалось прямо перед моими смущёнными глазами. Если бы не недостаток освещения, я бы за эти несколько секунд досконально изучила этот отросток мужского организма. Но мрак, исходивший из шкафа, и тень от могучего тела братана не позволили мне этого сделать. Единственное, что от него исходил специфический, не с чем несравнимый запах и он был весь покрыт синими широкими венами.

Откуда-то сверху донёсся громкий гнусавый голос:

«И мы узнаем, что так было всегда,

Что судьбою больше любим,

Кто живёт по законам другим

И кому умирать молодым…»

Так вот зачем он подошёл к шкафу. На нём видимо стоит мофон, который он решил включить. Песня, звучавшая в комнате, была мне не знакома, но вышенаписанные строчки я почему-то запомнила. Брат отошёл от шкафа. Песня уныло доиграла до конца и сменилась более динамичной композицией, которая тем же голосом озвучивала требования сердца и глаз относительно перемен. Я тоже жаждала перемен. В шкафу было тесновато, и очень хотелось его покинуть.

Брат стал ритмично прыгать по комнате, а вместе с ним и его достоинство. Это было достаточно забавно. Вполне возможно у меня вызвало бы улыбку, даже если бы подобные телодвижения выполнял одетый парень, а тут голый парень выполняет танец сбесившегося кузнечика, и при этом его пиписька то взлетает вверх и ударяется о живот, то вновь сокрушённо опускается вниз.

Продолжалось это сравнительно недолго. Откуда-то из-за двери раздался возмущённый голос. Бабушка явно была недовольна громкой по её оценкам музыкой и танцами, раскачивающими весь дом. Она попыталась открыть дверь, но шпингалет удержал её от вторжения на этот плацдарм ритуальных ритмических танцев, исполнявшихся по многовековой традиции в чём мать родила. Её возмущение не знало предела: «Хватит дурью маяться! Иди, сходи за дровами в сарай: надо печь на ночь протопить. И выключи, наконец, эту музыку!».

Брат испугался. Он стеснительно скрестил руки между ног, обхватив полностью своё достоинство и мешочек под ним. Потом, видимо сообразив, что дверь закрыта, опрометью метнулся к шкафу и выключил музыку, едва-едва не опрокинув при таком наскоке место моего заточения.

В следующее мгновение он вернулся к кровати, с армейской скоростью привёл своё обмундирование в порядок и уже полностью одетый покинул комнату.

Дождавшись тишины, я моментально покинула шкаф, тихонько почти на цыпочках добралась до двери комнаты, аккуратно выглянула, осмотрелась и, убедившись в том, что меня никто не увидит, кинулась в свою комнату. Сердце бешенно колотилось. Адреналин, а может и что-то другое буквально опьянял. Я с огромным трудом удерживалась на ногах. Во избижания каких бы то ни было неприятностей я предпочла прилечь на своё законное с позволения сказать койкоместо.

Что происходило со мной той ночью - это уже совершенно другая история. О ней, возможно, позже. Не сейчас. А пока - точка.



Запись № 2.

Застигнутая врасплох.

В очередной раз приветствую тебя, дорогой мой дневничок! Только тебе я доверяю все свои секреты полностью, не утаивая ни единой детали.

Все мои эротические переживания уместились в одной из предыдущих записей и обогащаться, по всей видимости, не спишили, ибо только сейчас, достигнув своего шестнадцатилетия, я смогла, набравшись новых впечатлений, занести ещё одну статью.

Вчера со мной произошла очень интересная история.

В городе сейчас стоит небывалый зной, и люди, по той или иной причине несумевшие выбраться из бетонного адского огня мегаполиса, вынуждены плавится от досады и нервов. Все становятся как перетянутые гитарные струны, готовые лопнуть сами по себе или наказать того, кто имел неосторожность задеть их. Дела, удерживающие людей в городской духоте, либо впитывают значение понятия халтуры, либо благоразумно отлёживаются на полках, покрываясь слоями пыли. Любое освободившееся временное пространство используется людьми с единственной рационально-уместной целью, как можно скорее покинуть город и оказаться в тени гигантских и не очень деревьев на берегу какого-нибудь водоёма, вплоть до занянутой тиной речки-вонючки.

И вот в такой период июльской жары выпало и мне оказаться у небольшого озера под пышной листвой стройного дерева, названия которого я, конечно, не знаю, но моих познаний в этой области вполне хватило, чтобы с абсолютной уверенностью сейчас написать, что это точно была не берёза, не ель и не сосна. В общем, не в этом суть. Пару раз окунувшись и позагорав под остервеневшим солнцем с целью покрыться ровной смугловатой корочкой, я решила, что пора и честь знать и время отправляться домой пока не стало поздно и не начался городской час пик. Мне вовсе не улыбалась перспектива провести даже несколько минут в метро или автобусе, полном нервными и потными людьми. Собрав свои вещички, которые составляли небольшой пакет и элегантную дамскую сумочку, я направилась в сторону леса. Несмотря на то, что мой купальник полностью высох, я всё-таки приняла волевое решение сменить его на более интимное обмундирование, беленькое чистенькое кружевное нижнее бельё, которое и нежнее, и воздушнее купальника.

Кабинками, располагавшимися рядом с пляжем, я пользоваться не захотела. Во-первых, рядом с ними наметилась небольшая, но тем не менее очередь, а во-вторых собственная брезгливость не позволяла мне оказаться абсолютно голой внутри помещения, где повсюду валяются использованные прокладки, гигиенические тампоны и презервативы, отнюдь не пустые.

Именно с такими, а может и с другими мыслями, разве всё упомнишь - память девичья, я прошествовала к тенистому лесу. По пути мне встретился довольно симпотичный молодой человек, лет под тридцать. Он шёл в сторону водоёма, наверное купаться. Я со знанием дела оценила его телосложение. Кстати, оно было очень даже спортивное, по крайней мере без ставшего в последнее время обычным делом пивного животика. В давершении всего мой взгляд скользнул в область паха: в плавках тоже всё было в порядке, т.е. виднелись контуры того, что там должно быть, и достойного, на первый взгляд, размера.

Кинув в последний момент взгляд на лицо мужчины, я убедилась, что он не обратил внимания ни на меня, ни на то, куда я гляжу. Конечно, я вижу его, возможно, первый и последний раз, но всё-таки не хотелось бы, чтобы тебе в затылок смотрели с мыслями о том, что ты развратная девчонка и стреляешь своими глазками куда попало. Но он этого и не заметил. Я подумала, что когда-нибудь заведу себе собственного молодого человека и буду без тени смущения смотреть как на очертания его половых органов, так и непосредственно на них самих.

От подобных мыслей мне стало не совсем комфортно, а точнее стало совсем некомфортно. Я вошла в лес, неожиданно окунувшись не в бывшую столь желанной прохладу, а в духоту, и стала искать наиболее спокойное место для проведения таинства переодевания. Хотя сказать, что я тщательно его подбирала, было бы слишком громогласно. Я просто вошла в лес по тропе, ведущей мимо деревьев к шоссе и остановке автобуса, который должен был меня отвести в город, я сделала шагов двадцать и повернула направо и отошла на расстояния, которого хватило на то, чтобы тропинка скрылась из пределов моей видимости.

Остановившись возле кустарника и удачно повесив на его ветви свой "багаж", я достала белоснежный бюстгалтер и тоненькие кружевные трусики аналогичного цвета и развесила их на самых ближних крючках импровизированной вешалки. Повернувшись спиной к скрывшейся где-то в ветвях деревьев тропинке, я завела за спину руки и расстегнула нехитрый замочек верха дорого иностранного купальника. Мои груди оказались на свободе. Я, как всегда, когда они оголяютя, стала их рассматривать. Не знаю почему, но мне никогда не казалось это неинтересным.

Да и, вообще-то, держа руку на груди, было на что посмотреть. Сиськи, конечно, были неогромные, но на мне (дико их себе представить без меня) они смотрелись очень органично. Соски тянулись вперёд, и, в данный момент, они находились в так называемом стоячем положении. Я провела пальцем вокруг них, и голова у меня слегка закружилась. Я сильно возбудилась, но сочла, что целомудреннее будет отложить ласки до дома. В лесу всё-таки что-то меня смущало. Не хотела я бесстыдно давать волю рукам под голубым небом и палящим солнцев. Я почему-то воспринимала их как одушевлённые субъекты, наделённые волей и сознанием. Поэтому мысленно я приказала себе чётко: "Отставить!" Хотя и очень хотелось разрядиться.

Следом за бюстгалтером покинул свой пост и низ купальника, который в мгновение ока перекочевал в полиэтиленовый пакет, где его уже дожидался верх. Абсурд какой-то пишу: небо, верх, низ. Пагубное влияние летнего зноя?

Оставшись таким образом в костюме Евы, я решила протереть места, скрывавшиеся под купальником полотенцем. На всякий случай. Лишним всё равно не будет, а мне зато приятно, комфортно и сухо.

Протерев грудь, я постепенно опустилась ниже, и полотенце оказалось как раз между ног. Я слегка нажала указательным пальцем, и он вместе с полотенцем проник неглубоко внутрь. Меня всю передернуло, но не от отвращения, а от непередаваемого кайфа. Сквозь толстую ткань полотенца мои пальцы чувствовали тепло, да что там жар моих половых губ. Всё-таки нахождение в чём мать родила на свежем воздухе и недавнее смакование тела лица противоположного пола не на шутку возбудили мой подростковой организм. Поэтому мои пальцы стали шаловливо блуждать в святая святых женского организма, в центре психологической тяги сильного пола, а, выражаясь биологически, просто в моём влагалище.

Я мастурбировала далеко не в первый раз. Мои движения уже стали оттончены до такой степени, что я могла доставить себе удовольствие в минимальные отведённые на это сроки. Но сейчас мне совершенно не хотелось торопиться. Я наслаждалась тем, что моё тело постепенно готовиться к тому, чтобы выпустить невероятный поток энергии, доставив при этом удовольствие, которое не может быть описано ни на бумаге, ни на словах.

Моя рука блуждала в недрах наслаждения плавно и ненавязчиво, и уже не могло быть и речи о том, чтобы прекратить это дело. В таком случае я была бы, как заведённая до упора пружина, которая стремилась бы пустить всё свою неудовлетворённую энергию в другое русло. Скорее всего это была бы безумная истерика, море слёз и лёгочные спазмы в виде истошных всхлипов взбалмошной истерички. Кстати, истерику нужно устраивать при ком-то, а иначе становится безумно себя жаль, и проявляется эффект недоведённой до логического завершения мастурбации.

За спиной что-то хрустнуло. Я немного вышла из транса, в который вошла вместе с движением своих мягеньких, но когтистых пальчиков. Лёгкий сумбур, хотя нет полный разброд и шатание в моей голове не позволял мне сразу и полностью вернуться в реальный мир. В голове был ужасно громкий стук, работа сердца пульсом долбила по голове.

Мысли постепенно из звеньев стали собираться в длинную цепочку, я стала постепенно осознавать, где я нахожусь и какими непристойностями занимаюсь. Постепенно меня охватил страх. Хруст за спиной не предвещал совершенно ничего хорошего и доброго. Моё одиночество и самопознание, говоря неоправданно красиво, были наглейшим образом прерванны звуком, происхождение которого ещё нужно было установить. Но я не спешила этим заниматься. Меня не столько напугал сам звук, сколько те последствия, которые этот звук мог за собой повлечь.

Первая мысль, которая возникла в моей голове, была мысль о том, что где-то неподалёку, а вероятнее всего совсем близко бродит какой-то лесной зверь, встреча с которым явно не входили в планы обнажённой девушки, занимавшейся рукоблудством, если называть вещи своими именами, в одиночестве в лесу. Однако мысли, как и идеи никогда не рождаются по одной. Сразу же другие, перебивая первую и сами себя, начали опровергать вышеописанную. Они заставляли либо испугаться ещё сильнее, либо слегка расслабиться. Во-первых, ну откуда в этом лесу опасные дикие звери. Ну белочка, ну заяц, ну ёжик - звери, у которых, по-моему, пока не замечали склонностей к людоедству. С другой стороны это вполне мог оказаться лось, встреча с которым не казалась такой безопасной, как могла бы на первый взгляд. Всё-таки наличие рогов - не дань моде, а что-то жизненно необходимое этому животному, а, значит, оно (животное), по меньшей мере, умеет этим оружием пользоваться.

Тем более, что в природе просто так ничего не бывает. В-третьих, человек - самое опасное животное. За спиной в данный момент может стоять кровожадный маньяк, который только и ждёт момента, когда жертва обернётся, чтобы, увидев страх, искажающий её вполне милое лицо, нанести ей смертельную рану или наглым образом надругаться над ней, а потом убить: не отпускать же её домой. Ужас! При этом, маловероятным было то, что маньяк-убийца бродил по лесу с целью найти голую мастурбирующую девочку в загородном лесу. Легче, но не намного.

В общем, находясь в неизвестности, моё обнажённое, разгорячённое ласками тело покрылось гусиной кожей. Возможно, он была и в момент моей прострации, но тогда я её попусту не замечала, а теперь же я всем своим существом ощущала каждый миллиметр своей кожи. Пульс не успокаивался, а, напротив, начинал только ускоряться. Я начала паниковать.

Гадать можно до бесконечности, но человечество на данном этапе своего развития ещё не доросло для лучшего способа ориентации в любой ситуации, чем оглядеться. Надо признать я тоже не придумала ничего лучшего, а образ моего изнасилованного и замученного трупа, возникший в моём сознании, меня немало угнетал.

Собравшись с силами, я развернулась. Оказалось, что разворота на 180 градусов и не требовалось. Немного в стороне от меня стоял паренёк, возраст которого я с трудом могла угадать. От сердца у меня отлегло. Не был он похож на сумасшедшего манька-насильника. Я бы дала ему лет пятнадцать и то с большой натяжкой.

Я смотрела на него внимательно. Пожалуй и пятнадцать - через край. Тринадцать-четырнадцать скорее всего. Но никак не ровесник мне. Тёмные волосы, зелёные глаза, курносый - всё его описание. Рост тоже невыдающийся - 160 - 170 сантиметров. Одет был просто, видимо находился, где-нибудь здесь на дачном отдыхе, так как одежда представляла собой видавшее и лучшие виды обмундирование. Старая футболка с причудливым рисунком, застиранным до такой степени, что можно было только гадать, что изображено забывшими свой цвет красками, и спортивные штаны, заплатанные в районе колена, составляли его одеяние. Он упорно смотрел на меня, но не на моё лицо, а туда, где ноги перестают быть двумя отдельными органами и соединяются. Он просто сверлил меня взглядом, как будто я была...

И только тогда, спустя минуту после поворота, я осознала, что действительно стою совершенно голая перед этим совсем ещё юным, невинным существом. Не увидев ни маньяка, ни лося, я расслабилась и забыла, что на мне совсем нет одежды и стою я, сверкая на всю округу обнажёнными сиськами и лобком с виднеющимися между ног половыми губами. Но этого не заметила только я. Парень же буквально прожигал меня своим взглядом, в котором отразились чувство преждевременной похотливости и любопытство, доведённое до крайности. Казалось, что время для него перестало существовать. Он стоял, и я даже не могла заметить движения его грудной клетки, обозначавшего дыхание. Паренёк затаил дыхание, а может просто не мог дышать.

Откровенно говоря, несмотря на всю свою напускную похотливость и полное удовлетворение от уверенности в сексуальности собственного тела, мне стало безумно стыдно. Я вдруг осознала насколько не совершенен человеческий организм. Двух рук явно не хватало для того, чтобы прикрыть всё то, что нужно прикрыть, а отвернуться или завернуться во что-нибудь у меня почему-то не возникло даже мысли. Я попыталась прикрыть одной руокй обе груди, а другой пах, но у меня это не получилось, и в результате я стояла вся перехошенная, закрыв только одну грудь и забравшись в дебри лобковых волос, которые я в этом году не брила. А не делала я это вовсе не потому, что мне было лень или боялась, а просто не видела в этом смысла. Бикини я надевать не собиралась, а низ моего купальника не позволял посторонним взглядам заметить мою в некотором роде лохматость в некоторых нескромных местах. Таким образом мой лобок представлял собой бесформенного ёжика с длиными колючками.

Именно туда паренёк и смотрел.

Вдруг, совершенно случайно, я, взглянув на спортивные штаны парня, заметила очертания его свечки, причём не потухшей, а горящей во всей красе. Спортивные штаны облегали его небольшой член.

Забыв о страхе и стыде, я сделала шаг навстречу этому юному созданию и остановилась всего в нескольких сантиметрах от него. Он затаил дыхание. Безусловно, сложившаяся ситуация выбила из колеи не только меня, но и его. Несложно представить, что он, мирно шагая по лесу в сторону реки или от реки, не ожидал встретить самозабвенно мастурбирующую голую девушку, но оказался не в силах пройти мимо такого зрелища.

Эх, мужики! Все мысли об одном и том же, несмотря на возраст и размеры "косяка". Все парни моего возраста уже буквально помешаны на том, что ниже пояса. Таскают свои глянцевые журналы в школу и, под грифом "секретно" (на самом деле - "секрет Полишинеля), обмениваются на переменах, но, не в силах дотерпеть до дома, пролистывают их втихоря под партой. При этом их глаза становятся какими-то брезгливо сальными, как будто они начинают презирать находящихся вокруг девушек за то, что они одеты. Но с другой стороны, и нам девчонкам есть, на что обидеться. Парни ведь тоже не на каждом углу выставляют на всеобщее обозрение свои прелести. Да и некаждой девушке есть, что показать. А то, что можно показать, не идёт не в какое сравнение с тем, что можно увидеть на этих силиконовых картинках.

Вот и эта относительно юная особа "кобелиного рода" в своих мечтах и мыслях уже видно была со мной в постели и лишала меня невинности.

И вот тут-то я сделала то, чем удивила не столько паренька, сколько саму себя. Оказавшись с ним нос к носу, я присела на корточки. Его горящая свеча очутилась прямо напротив моих глаз. Я взялась за резинку его штанов и потянула её вниз. Передо мной открылась невероятная картина: трусы в виде плавок были натянуты вверх, и на вершине этого "вигмана" образовалось круглое мокрое пятно. Опустив его штаны до самой земли, я схватилась за резинку трусов, но парень, очнувшись от полудрёмы, тоже взялся за неё с чётко угадывающимся нежеланием показывать мне своё достоинство. Я могла только гадать, чем закончится это перетягивание трусов, поэтому вместо того, чтобы начинать это спортивное мероприятие, подала голос:

- Я же голая!

Мой собственный голос, который мне известен, как никому другому, во всех тончайших ньюансах и деталях, показался мне каким-то чужим. Но он подействовал.

Парень убрал руки.

Я, оттянув резинку, начала медленно опускать трусы. Сначала показалась головка, затем весь ствол и, наконец, яички. Лобок был покрыт густой растительностью, которая была в разы гуще моей. Да это и не удивительно! Наличие растительности во многих областях тела является вторичным мужским половым признаком, хотя лобок и подмышечные впадины зарастают и у женщин, доставляя нам массу хлопот. Ведь, если говорить честно, то клоки волос, скрыващихся подмышками и открывающихся в самый неподходящий момент, не украшают женщин и никоим образом не добавляют ей сексуальной привлекательности. Да и лобок тоже. Некотрые женщины выбривают его, придавая различные формы, вроде тонкой полоски или треугольника-стрелки, указывающего в сторону святая-святых. Кстати, я пробывала выбрить стрелку, но она у меня получилась совершенно неровной, и я предпочла сбрить все волосы. Обычно ощущения после такого бритья ужаснейшие - всё зудит. Несколько дней ходишь и украдкой пытаешься почесать. Остаётся только догадываться, что о тебе в этот момент думают случайные свидетели соответствующего свершения.

Опустив трусы до колен, я остановилась. Ниже не имело никакого смысла.

Я подняла взгляд и уставилась на его первичный половой признак. Размеры у него были невпечатляющими. Длина члена была всего-навсего сантиметров 9-10, но головка была пунцово-красной, и из её расщелины уже выделялась прозрачная слизь, которую, если я не ошибаюсь, называют смазкой. Он стоял почти вертикально вверх, показывая верх сексуального возбуждения и желания. Яички, слегка несиметричные, очень сильно были обтянуты кожей.

Повисла гнетущая тишина и театральная пауза. Парень был не в состоянии думать, я же просто не знала, что делать раньше. Давать я ему явно не собиралась. Брать у него в рот тоже не хотелось. Как заставить его полизать у меня я не знала, потому что перед этим его нужно было повалить на землю.

Я взялась за его детородный (а точнее всё-таки "детодеятельный" - мужики не рожают) правой рукой. Он был очень горячим, и мне казалось, я чувствовала, как в нём пульсирует кровь. Я решила немного поиграться с ним. Это был первый раз, когда у меня в руках оказался настоящий мужской половой член. До этого мне пару раз приходилось держать в руках достижение научно-технического прогресса - фалоимитатор вибрирующий. Подруга показывала, рассказывая, что он доставляет непередаваемые ощущения, близкие нирване. Им-то она себя и лишила девственности: заигралась.

Я попыталась предать члену горизонтальное положение, но как только убрала руку, он вернулся в исходное положение и даже сильнее напрягся.

Я взяла его в руку и начала слегка двигать вверх-вниз по горячему стволу. Парень напрягся сильнее прежнего: мои движения были неумелыми и явно доставляли ему неприятные ощущения. Но я не отпускала его, выражаясь словами Уильяма Голдинга, "корня зла".

Я снова почувствовала сильное возбуждение ниже живота, и свободная рука перекочевала туда. Первые несколько секунд мне было сложно приспособиться к новым условиям. Оказалось: это довольно сложно одновременно доставлять удовольствие и себе, и окружающим. Я не как не могла попасть в ритм, забывая то о парне, то о себе. Пришлось отказаться от совмещения ролей. Я повела себя, как альтруистка, что, вообще-то, для меня не характерно, и отказалась от самоудовлетворения, хотя моя поза (я сидела на корточках) очень к тому располагала. Я сосредоточилась на члене, продолжая движение и постепенно увеличивая амплитуду колебаний.

Не прошло и полуминуты, как парень слегка согнулся, издал протяжный выдох и расслабился с лёгкой судорогой в мышцах.

"Кончил," - подумала я, - "но почему нет спермы."

Член парня опал и перестал представлять собой орудие массового поражения. Маленький, совсем детский, он лежал на яичках.

Мальчишка не знал, что делать дальше. Он стоял в растерянности со спущенными по колено трусами.

- Теперь твоя очередь, - прошипела я. Говорить нормально почему-то не получалось.

Парень посмотрел мне в глаза. Я прочитала вопрос. Он даже не представлял, что нужно делать.

Я задумалась. Было два варианта развития событий либо я ему на словах объясняю, как сделать мне хорошо, либо сама делаю себе хорошо, а парню устраиваю что-то вроде ликбеза. У обоих вариантов были свои плюсы, но у второго при этом совсем не было минусов. Я решила, что лучше меня он вряд ли сможет доставить мне удовольствие и объяснить я сейчас ему ничего не смогу, не найду слова да и с голосом какая-то проблема. Сделав над собой усилие, я прошептала:

- Ладно, ковбой. Смотри и запоминай.

Сидя на корточках, я развела ноги так широко, как мне только было под силу, и вторглась внутрь пещеры страсти. Оказавшись внутри, пальцы начали выполнять привычную работу.

Весь организм парня превратился в зрение. Его глаза снова начали сверлить меня, но в них появилась осмысленность. Он, видимо, решил во что бы то ни стало запомнить всё, что я делаю. И это возбудило меня ещё сильнее.

Я работала рукой ловко и страстно до тех пор, пока на меня волной цунами не накатил оргазм. Я почувствовала такое облегчение, а точнее освобождение. Нет, даже не освобождение, а отрыв от земли. Трудно описать, что произошло. Я ничего вокруг себя уже не видела, не слышала. Все чувства вдруг покинули меня, оставили на произвол судьбы. Но я не чувствовала по этому поводу никакой обиды или расстройство, меня с ног до головы окатило волной счастья. И сейчас я лежала в его водах голая и счастливая. Казалось, умри я сейчас, я бы не почувствовала бы никакого расстройства по этому поводу.

Прошло не так много дней с тех пор, а я уже с огромным трудом вспоминаю то состояние, когда я покинула мир и погрузилась в волны океана нирваны.

Не знаю сколько прошло времени с того момента, когда я испытала сильнейший в своей жизни оргазм, но, возвращаясь в реальный мир, я обнаружила себя лежащей на земле с широко разведёнными ногами, между которых было жутко мокро. Справа от меня на коленях стоял паренёк, член которго вновь находился в боевом состоянии, а липкие руки мяли мою грудь. Мне было неприятно, но оттолкнуть его я не могла. Я чувствовала, что и он имеет непосредственное, а может и посредственное отношение к моему оргазму, и испытывала чувство благодарности.

Не вставая, я вновь обхватила его член и начала выполнять уже знакомые движения, не мешая ему трогать меня. Его рука спустилась вниз, прямо к половым губам, но я предпочла свести ноги вместе, чтобы не пропустить его внутрь.

На этот раз хватило десяти секунд, чтобы он выпустил из себя воздух. Его руки сразу же перестали бродить по моему телу. Он завалился боком рядом со мной, и мы молча лежали несколько минут.

Потом я встала, вытерла полотенцем промежность, оделась, встала и пошла в сторону шоссе. Сделав несколько шагов, я обернулась. Он по-прежнему лежал на земле, и его член лежал на машонке. Глаза смотрели мне вслед.

Мне стало его жалко. То, что произошло, огромный стрес для него, а я так ухожу будто мне только этого и было нужно. Извращенка. Слабая на передок. А ещё его называла "кобелём", а сама-то ты, кто тогда?

Я рукой позвала его.

Он будто только этого и ждал, вскочил и стрелой подлетел ко мне. Его член подпрыгивал в такт его движений. Он подошёл ко мне. Я взяла его за руку и потянула ещё ближе. Между нами осталось сантиметров десять. Я сказала ему уже своим, привычным голосом:

- Спасибо тебе. Ты был великолепен.

Не знаю, что я этим хотела сказать, наверное что-то очень хорошее и доброе.

Опять какая-то неведомая сила заставила меня положить свою руку ему на плечо и, прижав к себе, поцеловать. Наши губы сплелись в страстном поцелуе. Моя грудь упруго упёрлась в его. Я вновь ощутила лёгкое напряжение его фалоса. На этом всё и закончилось.

Я повернулась и вышла на тропинку. Понятия не имею смотрел ли он мне вслед, но уверена, что она меня запомнит навсегда.

Видимо на этом эту запись придётся закончить. Дай, Бог, не последняя. А пока - точка.



Запись №3.

"А девочка созрела"

Время. Его невозможно остановить. Кажется, ещё вчера я нежилась под лучами горячего июльского солнца, а уже сегодня я надеваю на себя разномастное тряпьё, призванное сберечь тепло моего сексуального девичьего тела. Уже бугорки грудей скрыты плотной тканью свитеров и кофт, а на улице ещё и толстой шерстью пальто. Теперь мои соски скрыты от столь желанных посторонних взглядов, хотя несколько месяцев назад тонкий топик подчёркивал их возбуждённую напряжённость. Всего десяток недель отделяет меня от тех дней, когда я ощущала спиной и пониже заинтересованные взгляды парней, сегодня же они, словно медведи впали в спячку.

Но это они впали в спячку, а не я. Я должна возбуждать и я буду возбуждать, потому что это возбуждает меня. Это, как спорт, где вроде бы и главное участие, но все хотят победы. Победа будет за мной. Из-за меня кровь начнёт циркулировать с бешеной скоростью в их штанах.

Мне очень нравится один парень. Давно нравится. Но теперь он мне безумно нравится, но уже в другом ракурсе. Всё чаще тёмными вечерами я представляю, как его сильные руки нежно ласкают мою грудь, как его тонкие губы обрабатывают мои эрогенные зоны и как его Он, неведомый, но от этого лишь более желанный, проникает в меня и начинает жить своей жизнью, согревая уже и без того раскалённое моё нутро. Я принимаю его целиком и двигаю бёдрами навстречу ему. Он шепчет мне тёплые слова, я лепечу в ответ бессвязный бессмысленный бред. Это не общение - это сношение, главным в котором является соединение тел в великом процессе, движущим человеческое общество. Дикий животный оргазм настигает нас одновременно. Его семя вызкой струёй обдаёт моё нутро. Я не испытываю от этого брезгливости, а, напротив, каждую клетку моего организма сводит судорогой. Я превращаюсь в одно большое наслаждение.

Но оргазм настигает меня не только в мечтах. Я утопаю в нём. Я испытываю то же самое, что и летом в лесу с тем несмышлёнышем. Я на время покидаю реальность и возращаюсь в неё с постоянным содроганием. Всё время я валяюсь на кровати с щироко разведёнными в сторону ногами и с одной рукой между них, а другой, задирающей ночную рубашку, на груди. Трусики при этом ютятся, где-нибудь в центре. Я боюсь, что меня вот-вот могут застукать в таком положении, поэтому я стараюсь, как можно скорее, привести себя в относительный порядок. Мне кажется, что весь дом уже не спит из-за моих сладострастных оргазменных стонов, которых я не слышала и слышать не могла.

Так вот, в результате ряда махинаций и спекуляций, о которых пришлось бы долго, муторно и скучно рассказывать, чего я делать не буду, мне выпало дежурить по классу всю неделю именно с ним. Я думаю не будет лишним сказать, что дежурство по классу заключается в наведении элементарного порядка в классе. Но выпрашивать и выбивать себе дополнительное дежурство меня заставили вовсе не страсть к чистоте и порядку, о которых приходилось только мечтать, так как полноценный уборки класс, наверно, не видел уже года три с тех самых пор, когда банальные угрозы классного руководителя перестали восприниматься должным образом, а продуманный план по соблазнению одноклассника.

Наступила неделя дежурства. Понедельник у меня почему-то никогда не ассоциировался с началом недели, а воспринимался скорее как дефектный довесок к выходным, когда зачем-то надо идти в школу, поэтому мной было принято волевое решение не только не проводить уборку в классе, но даже туда не заходить после уроков. Той же судьбы удостоился вторник - всё-таки начало недели.

А на среду у меня было запланировано таинство соблазнения. К нему я начала готовиться к вечеру. Отправилась в аптеку с целью приобрести презервативы. Выходила из дома я решительно, несомневаясь в благородности своих помыслов, но на подходе к аптеке решительность моя несколько убавилась, а в дверях - совсем снизошла до страха. Что-то я с трудом представляла себе, как это делается. Нужно подойти к окошку и сказать: "Дайте мне презервативов". После этого последует пауза и мне их либо дадут, либо оценив меня профессиональным взглядом поинтересуются: "А зачем тебе это, деточка?" Ответ на вопрос, конечно, очевиден, но смогу ли я преодолеть оцепенение и стыд. Это вопрос. И потом я ведь могу как-нибудь зайти в аптеку с родителями, а вдруг меня узнают: "Ну как? Пригодились?" Представляю, что скажет мама. Представляю, что скажет папа!

Потолкавшись у витрины, я выскользнула из аптеки и отправилась к метро. План мой был прост: уехать на пару станций от дома и уже там приобрести необходимое мне резиновое изделие.

Оказавшись в незнакомой аптеке, я тоже немного потопталась у прилавка и, собрав всю свою волю в кулак, подошла к окошку и негромко пролепетала: "Дайте, пожалуйста, упаковку прокладок и презервативы". Однако по ту сторону прилавка я ожидала увидеть даму почтенного возраста или женщину средних годов, но там восседал парень лет двадцати. Обрати я на это внимание секундой раньше, я бы не стала бы здесь покупать и прокладок, покупка которых мне тоже всегда давалась нелегко.

Он поднял на меня свои голубые глаза, в которых, спустя одно мгновение, уже нетрудно было прочитать усмешку. Но так и не сказал ни слова. И покупка была успешно завершена. Выйдя из магазина, я почувствовала, что страшно возбудилась и мои трусики стали заметно влажными.

На этом мои приготовления не закончились.

Весь вечер я провела в глубоких раздумиях, что же мне всё таки одеть. Конечно же, я понимала, что для реализации моего плана лучше всего, вообще, ничего не одевать, но появиться в школе в костюме Евы было выше моего нахальства и наглости.

Я перерыла весь своей гардероб до основания. Из шкафов были изъяты на свет божий все шмотки, которые я ещё могла на себя натянуть. Вся комната наполнилась различными топиками, блузками, кофтами, свитерами, бюстгалтерами, футболками, трусиками, юбками, шортами, бриджами и брюками. Зашедший нечаянно в этот момент в комнату подумал бы, что это - эпицентр загадочного смерча, пронесшегося по комнате и разбросавший во все стороны различные детали женского туалета.

Скурпулёзно разбирая завалы, я пыталась нащупать какую-нибудь идейно-художественную нить, отвечающую всем нюансам поставленной задачи, проще говоря, подбирала наиболее приемлемое сочетание.

Первым делом, примерив и повертевшись немного перед зеркалом, я решила отказаться от брюк в любых их проявлениях. Несмотря на то, что они сексуально облегали мою попку и делали её такой круглой и соблазнительной, они всё-таки являлись детищем моды унисекс, т.е. трудно было сказать, что они делали меня более женственной.

О бриджах и шортах не могло, вообще, быть никакой речи - не сезон.

Я остановила свой выбор на коротенькой юбочке. Она не закрывала моих элегантных ног, а напротив подчёркивала их красоту и изящность. Но возникла другая проблема. Когда одеваешь короткую юбку, нельзя быть целиком и полностью уверенной, что территория под ней является суверенной. Существует множество жизненных обстоятельств, при которых юбка окажется не в состоянии скрыть то, что необходимо. Поэтому нужно со всей сознательностью подходить к выбору такого элемента женского гардероба, как трусики. Они должны внущать доверие и предавать уверенность в том, что я надёжно защищена от посторонних озабоченных похотливых взглядов. Трусики должны скрывать то, что положено, но при этом их появление не должно становится причиной какого-либо казуса или конфуза.

Следующим этапом подготовки к сверхсекретной операции был подбор верхней части облачения. Здесь долго возиться не пришлось. Первое, что попало мне в руки, оказалось наиболее подходящим решением. Это была белая блузка. Вся её прелесть заключалась в том, что в зависимости от номера последней застёгнутой пуговицы выделяются степени интереса молодых людей к моему невинному телу.

Таким образом я считала себя подготовленной к следующему дню.

Утром я всё это одела.

Мне кажется, что рассказывать о том, как я провела этот день в школе, будет очень скучно и долго, поэтому сразу перейду к самому решительному моменту истории.

После последнего урока я подошла к Нему и сообщила о своём желании убраться в кабинете. Безусловно, одобрения с его стороны не последовало. Видимо у него были несколько другие планы, но спор он прекратил после того, как я в очередной раз сказала: "Надо!"

Мы прошли в кабинет, ключ от которого нам оставила учительница, и осмотрелись. Фронт предстоящих уборочных работ был широким. Грязь и пыль, бумажки и кожура от семечек не оставляли на линолиуме ни одного чистого квадратного сантиметра. Парты и стулья стояли не ровно, а вкривь и вкось, хаотически, как заблагорассудилось некой высшей силе. Кроме того, на некоторых из них красовались огромные следы. Доска тоже не отличалась чистотой. Несмотря на то, что все имевшие место быть надписи были стёрты чьим-то широким взмахом, потёки и меловые разводы заставляли задуматься о истинном цвете поверхности.

Я начала подметать пол, он подравнивать парты и протирать доску. Вымев видимую глазом грязь, я с совком в руках пошла в туалет, чтобы выбросить мусор.

Зайдя в туалет, я высыпала содержимое совка в мусорный бочок и прошла в самую дальнюю кабинку. Здесь я сняла блузку и бюстгалтер.Моя грудь оказалась на свободе, но я незамедлительно накинула блузку. Вообще, я совсем не люблю лифчик и ношу его исключительно из-за чувства гуманности и показной скромности. Я застегнула блузку, но сделала это так, чтобы при любом неловком движении не возникло преграды между взглядом и грудью. Грудью своей я горжусь, несмотря на её невыдающиеся размеры. Я подошла к зеркалу и, осмотрев себя внимательно в зеркало, одёрнула юбку, чтобы выглядеть как можно опрятнее и аккуратнее.

Вернувшись в класс, я подошла к ведру, предусмотрительно наполненному моим напарником. Уродливая швабра и облезлая разлагающаяся тряпка покоились рядом. Видимо предполагалось, что именно я должна была её намочить и выжать, а он выполнить чисто мужскую работу: волоком протащить швабру с намотанной на неё мокрой тряпкой по всему классу. Предусматривалось, почему-то, именно такое разделение труда. В любом другом случае я выразила бы решительный протест против такого расклада вещей, не забыв упомянуть о равноправии женщин и держа в голове нежность кожи на руках. Но сейчас у меня были совершенно другие планы.

В последний раз взвесив все за и против, я решилась. Подойдя к ведру, я решительно наклонилась, взяла в руки тряпку и брезгливо метнула её в ведро. Не оставалось никаких сомнений в том, что моя грудь открыта всем взорам. Я чувствовала, как она дышит воздухом свободы, а не привычным спёртым кислородом заточения. Я ощущала, как возбуждаются мои соски, предполагая своё нахождение в зоне внимания сексуального паренька. Сердце сильнее забилось в груди - кровь застучала в висках, и голова слегка закружилась. Ещё немного бессмысленно помотав тряпку в ведре, я выпрямилась и посмотрела на своего "напарника".

Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что оголение моей груди не ускользнуло от его пытливого взора. Он стоял метрах в трёх от меня, и глаза его в этот миг показались мне сальными. Я решила закрепить результат и подошла к нему вплотную так, что, опустив глаза, его взгляд опять напоролся на мои бесстыдно торчащие соски. Он не применул этим воспользоваться, и его взор был нескромно направлен мне запазуху. Несколько секунд продолжалась эта театральная пауза, после чего он, посмотрев мне в глаза и найдя там ответ на свой вопрос, неуверенно протянул руки и расстегнул все пуговицы на моей блузке. Теперь ничто не могло помешать ему наслаждаться видом моих сисек.

В этот момент я, сказав, что просто необходимо закрыть дверь, взяла ключ и сделала это, не прикрывая груди ни на секунду.

За время моего отсутствия он избавился от своей футболке и красовался с обнажённым торсом и заметной эрекцией в джинсах. Я окончательно избавилась от блузки и стала возиться с застёжками его штанов. Спустив их, я положила свою ладонь на ткань его трусов, сквозь которые чувствовалось тепло и даже жар его члена. Поняв к чему всё идёт, он задрал мою юбку и спустил мои трусики, не обратив никакого внимания на их вид. Всё его внимание сфокусировалось на моём лобке, выбритом в форме стрелочки, направленной туда, куда впоследствии перекочевал фокус его зрения. Член стал твёрже, и я не видела больше причин, чтобы скрывать его материей трусов. Резким рывком я опустила их до колен. Его красноголовый конь увидел белый свет. Он был не таким большим, как члены, которые мне доводилось видеть в фильмах, но больше тех инструментов, которые мне приходилось встречать в жизни. Особенно впечатляла обнажённая головка, щель которой уже была покрыта каплей мутной жидкости.

От его неуверенности не осталось и тени. Он словно хищник, почувствоваший запах жертвы, сделал шаг и не совсем галантно повалил меня на парту. Его джинсы и трусы, мешавшие ему передвигаться, отправились на пол, и теперь его руки туда же отправили мои юбку и дорогие трусики.

Он смотрел в мои глаза, а я смотрела в его, но в них уже не осталось никакой сдержанности и скромности лишь одна похотливость. Одна рука его начала гладить, а вернее болтать мою грудь, пощипывая сосок, другая же легла на мою промежность, взмокшую порядком в предвкушении чего-то большего и запретного. Почувствовав влагу, он убрал руку и стал ей поглаживать мою голову.

Поиграв немного моей грудью, он взял свой член и стал прикладывать его к моим половым губам. Я уже вся сгорала от желания, но остатки сознания выдавили из меня просьбу одеть презерватив, лежащий в моей сумочки. Он хотел проигнорировать её, но я проявила твёрдость и плотно свела ноги так, что проникновение стало невозможным. Он бросился к сумочке, вытряхнув всё её содержание на пол, выхватил упаковку презервативов, изъял одну резинку и принялся её прилаживать к своему вздыбленному оружию. Но получалось у него это мягко говоря неважно - было очевидно, что подобную манипуляцию он проделывает далеко не так часто. На всё про всё он потратил около двух минут. В это время меня изнутри разрывал гейзер желания. Я хотела, я желала. Я сидела на парте абсолютно голая, а моя киска разве что не распространяла сок по поверхности парты.

Не прошло и года, как он подошёл ко мне с уже зачехлённым орудием труда, внимательно посмотрел в глаза и поцеловал прямо в сосок так, что я непроизвольно вся содругнулась от окатившего меня удовольствия, закатила глаза и издала лёгкий непродолжительный стон. В этот самый момент его член уже нависал над моим отверстием. Я чувствовала его хотя он ещё не прикасался ко мне. Повисла театральная пауза, которая была прервана резким рывком красноголового воина в мою пещеру наслаждения и любви. Но ни любви, ни наслаждения я не почувствовала. Боль, сильная боль, ужасная боль возвестила о потере мной девственности, о прощании с одним из атрибутов детства. Детства, которое в одночасье стало чем-то далёким и желанным.

Он вошёл в меня. Он был где-то внутри меня. Произошло то, чего я так хотела, но при этом я не испытывала той радости, которую следовало ожидать. Напротив мои глаза наполнились слезами. Нет - не слезами обиды или горя, а слезами боли. Меня как будто приговорили к расстрелу, и приговор был исполнен через интимное место. Меня буквально раздирали чувства, но это были совсем не те чувства, которые я испытывала дома, представляя как твёрдый большой фалос будет топить меня в океане оргазма, как тёплая нега впитается в каждую клеточку моего тела и кажый мой выдох будет пропитан ароматом удовлетворения и наслаждения.

Я чувствовала каждое его движение. Каждое его движение отдавалось где-то внутри меня и приносило мне невероятную боль, терпеть которую было очень тяжело.

Мне казалось, что если это будет продолжаться ещё несколько секунд, то я потеряю сознание. Но на подмогу пришёл партнёр, чьё возбуждение, заполнив каждую клетку его мышц, разрядилось внутри меня. Я услышала протяжённый выдох и почувствовала, как его член обмяг. Он вытащил его из моего напряжённого тела и брезгливо стянул презерватив, наполненный его семенем. Член его устало лежал на его яйцах. Я больше не воспринимала его как нечто совершенное, для меня он скорее представлял из себя выведенное из строя орудие пыток.

Парень стал медленно одеваться.

Я же лежала на парте абсолютно без сил. Голова всё ещё болела, а в ушах застыл звук нетерпимой боли.

Парень оделся, не сказав ни слова, открыл дверь и ушёл, оставив при этом дверь нараспашку открытой.

Не знаю, сколько я ещё пролежала абсолютно обнажённая, не осознавая, что любой, заглянувший в распахнутую дверь, будет награждён созерцанием моего уже более не невинного тела. Но и, очухавшись, я не бросилась в чём мать родила закрывать дверь, опасаясь попасться на глаза праздно прогуливающимся по корридору.

Я оделась и медленно пошла домой. Об уборке класса не могло быть больше и речи...