Больше всего на свете Полина не любила две вещи: свое собственное имя и арфу. И тем и другим она была обязана своей мамочке. Когда Полина окончила музыкальную школу по классу фортепиано, ее мать веско промолвила: «Наша дочь будет играть на арфе». И хотя Полина не питала к своей мамочке ни малейшего уважения, ей пришлось подчиниться. На сторону мамочки встал отец, которого она боготворила и немного побаивалась. «Полина, так нужно!», - сказал он, и Полина поступила в училище на отделение щипковых, класс арфы. Арфу не надо было таскать на себе, а для домашних занятий ей выделили комнату в их просторной пяти-комнатной квартире на Арбате. Ее отец работал важным начальником в нефтегазовом министерстве, поэтому он мог бы легко ей купить для занятий орган вместе с кирхой средних размеров.
      Полина была высокой и красивой девушкой. Ее рыжие волосы были настолько густы и неподатливы, что напоминали медную проволоку. От матери она унаследовала не только шевелюру ярких вьющихся волос, но и зеленые, как изумруд, глаза и молочно-белую кожу. Вокруг ее точеного носика густой россыпью расходились веснушки. Когда появлялось первое солнце в апреле, они становились настоящей проблемой. Хорошо хоть никто не видел, как покрывались рыжими точками ее руки до самого локтя и кожа от ключиц до крутых изгибов ее полных грудей.
      Только спустившись в вестибюль Полина вспомнила, что у нее была назначена встреча с Костей Рабиновичем. Он уже ждал ее у колоны с большим зеркалом, сжимая в правой руке похожий на тубус футляр гобоя. Полина уже почти два месяца встречалась с Рабиновичем, поэтому их отношения дошли до серьезного петтинга. То есть не то чтобы Полина особенно давала полапать себя. Но в последний раз, когда они были дома у Костика, она помогла рукой ему кончить. Он и сейчас выглядел так, словно готовился сообщить ей, что его мама опять на дежурстве и они могли бы пойти к нему домой «попить чаю с тортом».
      Костя застенчиво поморгал за толстыми стеклами своих очков и сказал: «Можно пойти ко мне. Сейчас никого нет.»
      - Я не знаю, - сказала Полина слегка выпячивая нижнюю губу. Ее томное личико было очень красиво. Костя смотрел на нее не отрываясь.
      - Хотя ладно, пойдем. Заодно дашь Булгакова, я у тебя видела.
      У Костика в квартире одним чаепитием конечно не обошлось. Они начали целоваться взасос на диване, а потом его рука стала мягко поглаживать ее крупную грудь под серым джемпером в обтяжку. В который раз Полина вздохнула и отвела его руку в сторону. «Костя, прошу тебя!» Он убрал руку и начал нежно посасывать кончик ее языка. Осмелившись, Костик положил ее правую руку на свою эрекцию под натянутыми, как палатка, брюками. Полина спрятала лицо у него на плече, пока он возился с молнией от брюк. Затем ее рука была водворена на пульсирующую плоть члена. Украдкой повернув взгляд, она увидела то, что недостаточно подробно разглядела в прошлый раз из-за спешки и сумбура. У Рабиновича был довольной длинный пенис, хотя и не очень большой в диаметре. Ярко-красная головка была полностью обнажена – Рабиновичу еще в детстве сделали обрезание.
      Расценив ее любопытство как нерешительность, Костя помог ее руке совершить несколько поступательных движений вперед и назад. Шелковистая кожа как футляр закрывала возбужденную головку члена, и потом медленно скользила назад. Полина начала медленно надвигать и сдвигать крайнюю плоть. Она по-прежнему смотрела вниз. Ей нравилось видеть, что у нее красивая рука с тонким запястьем и длинными элегантными пальцами. Сейчас эти холеные пальцы арфистки с ухоженными розовыми ногтями медленно, возбуждающе томно мастурбировали длинный фаллос ее сокурсника.
      - Знаешь, - сказал Рабинович, - я тут в одной книжке прочитал… Ну, в общем ты говорила, что должна остаться девушкой…Так вот, в Латинской Америке, оказывается, девушки созревают довольно рано, и потом им все равно запрещают терять невинность. Они же католики. Поэтому они занимаются любовью сзади… то есть… ну, в общем, как геи.
      Он осекся и в комнате установилась неловкая тишина. Полина густо покраснела и потупила взгляд, ее рука начала двигаться как-то неровно и быстро.
      - Тише, тише, мне ведь больно, - воскликнул Костя.
      Полину его слова ничуть не шокировали, она даже ожидала, что рано или поздно Рабинович предложит ей нечто подобное. Ее невинная внешность и желание остаться девственницей были искусным прикрытием, не более того. Сурен Агамянович, преподаватель сольфеджио в музыкальной школе на Плющихе, еще год назад познакомил ее с грехом Содома. Хотя девственницей в техническом смысле она до сих пор была.
      - Нет, я не могу! – заявила Полина.
      Однако Рабинович был хорошим психологом и уже прекрасно разбирался в миллионах интонаций, которыми Полина оформляла свои отказы.
      - Я тебе не сделаю больно, честное слово! Я буду очень осторожен! – настаивал Костик.
      Полина встала.
      - Ну ладно, только обещай, что это останется между нами!
      - А разве может быть иначе? – с пафосом воскликнул он. Это было смешно, его патетический тон и торчащий член, полуспущенные брюки и растрепанная копна волос. Его толстые стекла очков в роговой оправе отражали яркий свет настольной лампы.
      - Откуда я знаю? А вдруг ты завтра пойдешь и разболтаешь всем, что я «извращенка», и что со мной «можно делать все, что хочешь»!
      - Никому не скажу, правда! – Костик уже чувствовал, что победа близка.
      - А ты уверен, что этим можно заниматься? – лживо спросила Полина. (Кому как не ей самой знать, что не только можно, но и весьма приятно этим заниматься!)
      - Я же тебе говорю, я читал об этом в книге!
      - Тогда отвернись пока я разденусь.
      Это было глупо, заставлять его отворачиваться, уже согласившись на анальный секс. Но в Полине по-прежнему боролись стыд и похоть.
      Рабинович послушно повернулся к стене. Полина расстегнула боковые пуговицы на юбке и стащила ее через голову. Затем она сняла колготки и медленно стянула крохотные трусики, оставшись голой ниже пояса. На ней все еще оставался обтягивающий джемпер. После минутного колебания она сняла и его, оставшись в черном кружевном лифчике. Его чаши сжимали полную, упругую и мягкую грудь. Грудь Полине не хотелось обнажать. Для нее это было гораздо интимнее, чем показать все остальное. Полине казалось, что у нее слишком большая грудь.
      Рабинович повернулся. Он тупо застыл, затем указательным пальцем вдавил очки в переносицу и откровенно вперился взглядом в ее наготу. У него даже рот слегка приоткрылся.
      Полине позавидовала бы любая манекенщица, У нее были длинные, молочно-белые ноги. Они были очень тонки в лодыжке и голени, но в то же время достаточно полны в бедрах. Затем следовал плавный, как у лекала, изгиб к осиной талии, а выше опять расширение к двум грушеобразным грудям, к сожалению, наполовину скрытым за черным кружевом белья. Ее плоский живот гармонично сходился к дельте рыжих завитков, закрывающих доступ к ее интимному месту. Лежа на диване, Рабинович отчетливо видел, как стоящая на столе за спиной Полины лампа сквозным светом высветила толстые губы ее гениталий на выпуклом лобке. Свет лампы позволял даже увидеть нитку туго сомкнутой половой щели.
      Его наполовину упавший член вновь начал стремительно напрягаться. Чувствовалось, как кровь толчками наполняет его длинный ствол.
      Полина встала на четвереньки посреди дивана.
      - Только ты мне обещал, что не сделаешь больно, - капризным тоном предупредила она.
      - Если вдруг станет больно, я тут же прекращу, - пылко заверил ее Костя.
      Он спрыгнул с дивана и стащил с себя брюки, попеременно прыгая на каждой ноге. Раздевшись догола, он встал на колени на край дивана и пододвинулся поближе к девушке. Полина не мигая наблюдала за ним из-за плеча. Она так и не распустила тугой узел своих непослушных волос, и их плотный узел, похожий на моток медной проволоки, лежал в мягкой впадине ее затылка.
      Рабинович нерешительно положил ладонь на большие, похожие на два белых арбуза, ягодицы Полининого зада. Между ними пролегала довольно широкая щель, внутри которой ничего не было видно из-за того, что он заслонил своим телом лампу. Костя передвинулся немного в сторону, чтобы увидеть свою цель. Рыжая поросль густо покрывала толстый расщепленный персик вульвы. Над закрытой половой щелью находился небольшой участок почти голой кожи. В боковом свете настольной лампы были видны крохотные пупырышки кожи промежности. Прямо над ней была нежно-розовая и чистая, как у младенца, розетка ануса. Костя прикоснулся к ней кончиком пальца. Радиальные складки, сходящиеся к центру, были похожи на пластинки совсем маленькой шляпки сыроежки. Почувствовав его прикосновение, небольшой мускулистый узелок втянулся внутрь подобно рожкам застигнутой врасплох улитки. Затем, медленно и осторожно, он опять расправился.
      Костя вдруг начал сомневаться в успехе своего дела. Его член был намного крупнее, чем это игрушечное отверстие. «Но ведь она ходит в туалет по большому», - мелькнула у него в голове идиотская мысль.
      Неожиданно Полина села на бок.
      - Я боюсь! – жалко сказала она.
      Рабинович растерялся.
      - Я боюсь, что мне будет больно! Ведь это противоестественно! – воскликнула Полина и опять густо залилась краской, внезапно вспомнив, как Сурен Агамянович доводил ее почти до беспамятства, вводя свой толстый член в ее задницу и одновременно массируя большим пальцем ее клитор.
      - Тогда, может быть, ты это… ну… губами, то есть… в рот… - промямлил Костя.
      - Нет! Не сейчас… потом… может быть…
      - Тогда может все-таки попробуем?
      - Только один раз! И больше никогда не будем, - решительно сказала Полина. – Договорились?
      - Договорились, - сказал Рабинович.
      Она опять встала на колени и, положив локти на подушку, оперлась на руки щекой. Костя провел рукой по ее чудным ягодицам, жадно впитывая глазами интимные детали ее зрелой красоты.
      Тремя пальцами он взял свой член и навел его на нервно сжавшийся анус. Сначала легонько, затем все сильнее и сильнее он стал пытаться втиснуть внутрь набухшую от возбуждения головку. Ничего не получалось. Пенис не хотел входить ни на миллиметр в ягодицы Полины.
      Она лежала на скрещенных руках с закрытыми глазами и напряженно размышляла. У нее в сумочке лежала баночка вазелина. Сурен Агамянович сказал как-то ей: «Всякая уважающая себя дама должна всегда иметь при себе две вещи – кондом для своего кавалера и вазелин для своей попки.» Но если она сейчас скажет, что знает что делать, да еще и вытащит столь необходимую мазь из сумки, Костя сразу все поймет. И тогда получится, что это она его склонила к анальному сексу, а не он ее.
      Тем временем, она почувствовала, что он стал втирать в ее анальное отверстие что-то мокрое. Это была его слюна. Слюна тоже появилась благодаря книжке о находчивых латиноамериканках. Затаив дыхание он осторожно ввел ей в задний проход указательный палец. Его первая фаланга попала в горячий и мягкий мускул, который доверчиво охватил его со всех сторон. Косте показалось, что он пульсирует в такт быстрым ударам его сердца.
      Он выделил еще немного слюны на пальцы и размазал ее по багровой головке члена. На этот раз ему показалось, что он немного проник внутрь.
      Полина еле слышно простонала.
      - Тебе больно? - беспокойно спросил Костя.
      - Немного, - призналась Полина.
      Затем она вдруг решилась.
      - Ты знаешь, я для мамы купила вазелин… Ну, для массажа… Лучше с ним попробовать, а?
      Рабинович оторопело посмотрел на нее.
      - Ну, давай.
      Полина порылась в сумочке и протянула ему жестянку. Свинтив крышку, он опять начал смазывать ее мокрый, блестящий от слюны анус. Тут он заметил, что блестит не только ее анус. Ее нежная раковина немного раскрылась, так что стали видны гребешки малых половых губ. Внутри все казалось влажным, как будто сочащимся.
      - Головку тоже намажь, - сказала Полина.
      Он покорно подчинился и изрядно смазал свой член вазелином. Полина дала ему свой платочек.
      - На, вытри руки.
      Рабинович не переставал удивляться такой готовности к сотрудничеству.
      Он опять нажал скользким членом на маленькое мускульное кольцо. Неожиданно его головка проскочила ребро преграды и оказалась внутри.
      - Ох! – вскрикнула Полина.
      Но боль была незначительной и уже рассеивалась. Ввести за головкой весь член оказалось чрезвычайно легко. Он как будто был проглочен в ее жарком и скользком футляре. Рабинович засопел, у него громко билось сердце. Сказать кому-то, что он отымел самую красивую девушку училища в жопу – ни за что не поверят! Он не успел сделать и нескольких движений, как фонтан спермы брызнул из его погребенного в Полининой кишке члена. «Что, уже все?» -подумала она, почувствовав конвульсивные толчки спермы. Но Рабинович после минутной паузы начал двигать членом в ее анусе. Его эрекция ничуть не пострадала от обильного семяизвержения. Он был по прежнему тверд и длинен. Настолько длинен, что когда его волосатый лобок упирался в округлость Полининых ягодиц, он ощущал изгиб в самом конце ее прямой кишки. Полина немного раскачивалась вперед и назад вместе с его размеренными движениями. Она пропустила правую руку под животом и украдкой нащупала твердый черенок своего клитора. Тихонько, чтобы не заметил Рабинович, она стала раздражать круговыми поглаживаниями торчащий, как мизинчик, бугорок. Ее внутренности были полны его спермы, поэтому в комнате раздавалось громкое непристойное хлюпанье и скрип дивана в такт его движениям. Полина почувствовала, как большое и горячее светило рождается у нее в животе. Лучезарный поток нарастал и она начала постанывать, внеся новые звуки в однообразную палитру хлюпанья и скрипа. Солнце взорвалось, и она кончила, дергаясь всем телом и чуть ли не выталкивая пенис Рабиновича из своей прямой кишки. Он почувствовал сокращения ее сфинктера и сам начал повторно кончать, замедлив поршневые движения в ее заднем проходе.
      - О-о-о, - почти одновременно выдохнули оба.
      Полина облегченно захихикала, а Костя медленно извлек свой член из ее размягченного, как резиновая трубка, ануса. Его отверстие было сейчас покрасневшим и очень расширенным. Теперь он бы не стал удивляться несоответствию размера своего члена и ее анального отверстия. Из темной дырки вытекла струйка спермы. Эластичные края начали медленно сходиться, пока сфинктер полностью не закрылся.
      Полина грациозно, как кошка, выгнулась и легла на живот, повернув лицо с закрытыми глазами к Косте. Он лег рядом и начал медленно поглаживать ее шелковистые бедра, упругие полушария ягодиц и ровную спину. Его рука дошла до бретельки лифчика.
      - Слушай, а почему мне нельзя увидеть твою грудь? – спросил Рабинович.
      - Она некрасивая. Я стесняюсь, - сказала Полина.
      - Ну пожалуйста, Полиночка! – взмолился он.
      - Ой, ну ты опять начинаешь. Вечно ты у меня что-то просишь. - Полина скорчила свою любимую мину надувшей губы капризной девчонки.
      - Там не на что смотреть, - сказала она. - Я там толстая!
      Но она все таки завела руку назад и расстегнула застежку лифчика. Потом повернулась на спину и сняла его со своей груди.
      - Они прекрасны! - искренне воскликнул Рабинович.
      Ее груди лежали как два налитых соком плода. Соски были светло-розовые и широкие, почти пять сантиметров в диаметре. Полина сдавила большие шары с обеих боков, так что между ними появилась глубокая щель. Она лукаво посмотрела на него из-под опущенных ресниц и сказала: «А я читала, что некоторые занимаются этим вот в этом месте!». И она кивнула подбородком на мягкую складку между грудями.
      Рабинович с трудом сглотнул, его кадык нервно подпрыгнул и упал.
      Взгляд Полины вдруг скользнул к круглому будильнику, тикающему на столе.
      - Уже десять! – ахнула она. – Я побежала.
      И она быстро начала одеваться. Перед тем как натянуть трусики, она вновь приказала Рабиновичу отвернуться, и положила на их дно тоненькую прокладку «олвис». Из ее заднего прохода по-прежнему текло, поэтому прокладка поможет ей добраться до своего дома.
      - Ты завтра свободна? – спросил Костя, одевая через голову рубашку.
      - Нет! Созвонимся! – отрывисто сказала Полина. Она быстро наложила на губы несколько мазков помады, поправила свои непокорные волосы и выпорхнула за дверь, послав Косте прощальный воздушный поцелуй.
      На следующий день она бежала вниз по лестнице, чтобы успеть домой до прихода папы, у которого был день рождения. Она хотела первой поздравить его и вручить в подарок гобелен, приобретенный у художников на Крымском мосту.
      В вестибюле она заметила Рабиновича с Семеновым. Костя стоял к ней спиной, поэтому она не видела выражения его лица. Однако Семенов, каким то странным взглядом уставился на нее. На лице у него заиграла пошлая улыбка. «А вот и она!» громким развязным тоном заявил он. Рабинович оглянулся и застыл как истукан, увидев растерянное лицо Полины.
      Она низко пригнула голову и, быстро-быстро перебирая изящными ножками в слишком тесной юбке, устремилась к выходу…