Что на уме у солдата? Мысли о том, как лучше послужить Родине? Вот уж нет. Мысли простые и незатейливые. Вкусно и сытно пожрать. Поспать,желательно на мягкой постели. Хотя подходящими считаются любые условия, лишь бы можно было вытянуться в горизонтальном положении. И предел мечтаний - выебать бабу. Если с первыми двумя желаниями куда ни шло, то с третьим полная жопа. Не женская пышная, а та, что хрен вам, а не исполнения мечтаний. И если вдруг случится поиметь какую женщину, то ни один воин, по крайней мере из нашего гарнизона, не станет расспрашивать её о возрасте, разглядывать телосложение, искать недостатки. У бабы есть лишь один недостаток: невозможность в данный момент отдаться солдату.

Не случилось. За полтора года ни разу не случилось. Уже психоз наступает. Готов изнасиловать любую. А тут вдруг объявляют отпуск. Заслужил. За что - не важно. Десять суток, не считая дороги. Это же уйма времени. Как не сорвался в поезде - сам себя не пойму. Столько женского пола вокруг. Но доехал до дома без приключений. Дома охи, ахи, мать, сестрички. Разбудил их. Поезд в шесть утра приходит, а от полустанка до нас пешим порядком пятнадцать минут. Так что выскочили из дома в ночных сорочках, голожопые. Обнимают, целуют, на шее виснут. А у меня в штанах бунт поднялся. И понимаю, что мать, сёстры, а вот естество своё требует. Тем паче, что запах от них идёт сладкий, постельный. И спросонья мягкие, нежные. Справился.

Накормили, напоили. Пока то да сё, мать баню истопила. Сто лет не мылся в своей бане, не парился с веничком, не млел на полке. Матушка собрала вещички чистые после бани надеть. Чуть ли не со мной собралась в баню, ни на шаг не отпускает.

Вечером гости, как водится. Благо день пятничный, два выходных впереди. С одним выпить надо, со вторым, с третьим. А пить отвык. Да и не привыкал особо. Вот и захорошело. Матушка, чтобы никто не мешал, вместе с сестрой помогла до сенника добраться. Расстелила какую-то дерюжку и уложила сражённого врагом бойца. Упал и выпал из реальности.

Проснулся часа через два. В голове ещё шумело, но в целом уже что-то соображал. Выбрался на свет Божий. А света Божьего и нет. Вечер уже. В доме гости гамят из тех, кто наиболее крепок. У нас за огородом речка бежит. Махонькая, воробью по колено. Но купаться место есть. Я и пошёл туда. Искупался. И так хорошо стало. Протрезвел, повеселел. Есть совершенно не хочется, можно завалиться спать, набираясь впрок. И в сенник, на своё место.

А там занято. Кто-то спит уже. Темно, ни хрена не видать. На ощупь определил, что женщина. А кто такая, чего здесь делает, кто её знает. Нет, что делает как раз понятно. Спит. А вот кто она? Ушёл бы, право слово, да не судьба. Пока ощупывал, совершенно случайно наткнулся руками на задницу. Полную. Как раз такую, о какой мечталось на службе. Потряс тётку. Нет, будить совсем не хотел.

Мысли как раз об обратном: проверить, крепко ли спит. Крепко. Лежала она не совсем сподручно, да это дело поправимо. Перевернул, поставил в нужную позу. Даже не мычит. Задрал подол и стянул трусы. Пахнуло теплом, немного мочой, специфическим запахом не совсем чистой пизды. А мне не до жиру. Вот она, живая, тёплая, мокрая и раскрытая пизда. А что не реагирует на мои прикосновения, так оно мне и не надо. Мне бы воткнуть. Быстро избавился от своей одежды. Трусы, сука, мокрые после купания, еле стянул. И навалился на бабу. Ох и всадил! С размаху. Хорошо попал сразу. Коли бы промазал, так и сломал бы к едрене фене хуй-то. Напрочь. А вот дальше совсем нехорошо получилось.

Кончил. Быстро кончил. И пока сокрушался по этому поводу, едва избавившись от шума в голове, хуй снова вскочил. И я по проторённой дорожке вставил его внутрь, в тепло и сырость, в раскрытый зёв пизды. Теперь уж не спешил. Стоя на коленях сзади женщины, держась за бёдра, наяривал и наяривал, стараясь насладиться каждым мигом близости. Что-то хлюпало у неё внутри, смазка и предыдущая порция спермы вытекали под напором погружающейся головки, размазывались по её заднице и по моему животу, намочили волосы на лобке. А я всё вгонял и вгонял, торопясь кончить, пока тётка не очухалась и не проснулась. Хотя навряд ли так скоро проснулась бы.

Натянув трусы и штаны, огородом пробрался к реке. Искупался, застирал трусы. Пришёл во двор. Матушка, пробегая мимо меня с бутылками в руках, спросила

- Ты где был? Чё мокрый-то?

- Купался.

- Ночью? А русалки?

- Ма, да мне бы хоть одну поймать, так не она меня бы защекотала, я бы её затискал и того...этого..

- Болтун! Иди вон поешь. Щас последних разгоним.

- Ага. Разгонишь их, как же.

Разогнали. Кто смог - тот ушёл. Кто не смог - того уволокли. Кого не смогли уволочь, того у нас положили. Заполнили весь наш небольшой дом спящими телами. Сестрички ушли ночевать к родственникам, а нам с матерью место досталось в бане. Точнее в предбаннике на лежаке, на котором иногда днём отдыхали в редкие минуты передышки от работы. Мать застелила, скомандовала мне ложиться, сама в баню зашла.За день пропотела, бегая туда-сюда. Вышла из бани в платье на голое тело. Плохо вытерлась и платье прилипло к телу, даже подол до конца не опустился. Прилегла с краю.

- Ох, устала от беготни. А ты?

- А я, мам, выспался.

- Чё, совсем не хочешь?

- Почему? Ещё посплю.

- Тогда спи. Обними меня и спи.

Она повернулась спиной, положила ладони под щёку, согнула ноги в коленях и прижалась спиной. Через тонкую ткань платья горячее тело грело мне живот. Мягкая мамина попа упиралась прямо в лобок. Коли не та баба в сеннике, сейчас бы уже стоял товарищ и ничем бы его было не успокоить. Обнял её за живот, под самыми грудями, прижал, поцеловал в затылок.

- Как я тебя люблю!

- И я тебя! Спи.

Сон снится. Будто я кого-то ебу. И так сладко, так хорошо. Вот сейчас кончу. В армии такой сон предвещал стирку трусов утром. Проснулся. А это не сон. И правда ебу. И не кого-то, а маму. И она помогает мне, двигая навстречу задом. Мысль о том, что это не правильно, что так нельзя, умерла, не успев толком возникнуть. Потому что всё затмило чувство распирания в головке. такое впечатление, что она вот-вот лопнет от напряжения, что взорвётся и разлетится на мелкие осколки, сработав вроде гранаты. И одновременно с этим распиранием сладостное чувство, которое от головки передалось вверх по стволу, скользнуло куда-то в низ живота, отдалось в заднем проходе и звоном раздалось в голове. И я, прижавшись плотнее к мягкой попе, замер, со стоном, с рычанием извергая из себя, как мне показалось, потоки спермы. И мать замерла, сжавшись в комок, содрогнулась всем телом, плотно прижимаясь

- А-а! А-а! Ааааа!!!

Придя в себя, избавившись от звона в голове и тьмы в глазах, попытался отодвинуться от попы. Мать завела руку за спину, прижала мою задницу

- Лежи!

Хуй, опадая, медленно покидал мокрую пещерку, скользил, выходя наружу. Вот вышел весь, уронил головку, скользнув по ягодице и оставив на ней мокрый след. Мама развернулась ко мне, обняла, прижалась, поцеловала крепко, не материнским поцелуем. Так женщина целует любимого мужчину. Оттолкнула, повернулась на спину и потянулась, закинув вверх руки, выгибаясь всем телом. Платье задрано до груди, пухлый живот оголён, низ его украшает темный треугольник волос, уходящий куда-то меж сомкнутых плотно ног.

- Ма...Я...

- Молчи.

- Я...

Повернулась, прижалась всем телом, обняла, поцеловала

- Сладкий ты мой! Грешница я, но ещё бы разок!

В голове что-то щёлкнуло, что-то провернулось. Она же у меня ещё молодая женщина, а уж сколько лет одна, без мужика. Тело просто истосковалось по ласке. И любила она сегодня не сына, а мужчину. Возбуждение, алкоголь, что-то ещё так подействовало, что женщина совершила грех с точки зрения морали. Сладкий грех. И, наклонившись над откинувшейся на спину матерью, начал целовать губы, лицо, шею.

- Погоди!

Села на нашем ложе, которое и кроватью не назовёшь, потянула через голову платье, откинула его в сторону, вновь упала на спину, подставляя под ласки и поцелуи всё тело от головы до кончиков пальцев на ногах. И принимала эти ласки и поцелуи, стонала от возбуждения и наслаждения, теребила ласкающего её мужчину, иногда впиваясь ногтями, а потом просто потянула на себя, разведя в стороны и высоко задрав ноги, торопливо толкала крепко схваченный рукой ствол в себя, сердилась, что он не попадает и счастливо вздохнула, когда он попал по назначению, подалась вперёд до упора лобком в лобок, замерла на мгновение и начала быстро-быстро работать задом, с бешенной скоростью насаживаясь на такой желанный сейчас хуй. И быстро кончила. Вскрикнув и прижавшись, мелко-мелко задрожала, крепко прижала перекрещенными ногами, выгибаясь навстречу будто стараясь проглотить своей пиздой всего любовника.

А потом она стояла на четвереньках и подавалась навстречу бесстыдно выставленным задом, сидела верхом и скакала, а её груди болтались из стороны в сторону и я ловил их руками, тянул на себя, стараясь впиться губами в сосок, лежала на боку, высоко задрав одну ногу и принимая в себя до упора весь ствол, стояла раком, упираясь грудью в постель и высоко задирая зад. У меня что-то заколодило и я не мог кончить, терзал это тело до тех пор, пока она не взмолилась, не попросила пощадить её. И когда отпустил, прижала ладонь к пизде, прикрывая вход в неё, сомкнула ноги и проговорила-простонала

- Наеблась. Продрал, так продрал. На завтра не встану. Болит всё.

- А чего же не сказала раньше?

- Ты же не кончил.

Мама, как же я тебя люблю! Терпела боль, давая возможность сыну кончить. Отвёл в сторону её руку, прикрывающую вход, склонился, развёл губки и поцеловал. Она выгнулась, подаваясь навстречу

- Ещё!

Ласки губ и языка не приносили боли, доставляли одно лишь наслаждение. Она металась по постели, выгибалась и стонала, вскрикивала. А потом просто кончила в очередной раз. И теперь точно знала, как помочь сыну, как довести его до оргазма.

Вытерев тыльной стороной ладони капельку спермы с уголка губ, сказала

- А ты вкусный. Измучил совсем. Давай поспим маленько. Скоро вставать. Только оденемся, вдруг кто зайдёт.

Оделись, легли, обнявшись. Мать вдруг хихикнула

- Ты чего?

- И выебал мамку, и накормил...

- Ма...

- Молчи. Это я так. Сладкий ты мой. Спи давай. Сил набирайся.

Немного помолчала

- А ты...это...

- Чего?

- Ты ещё мне это...ну...

- Ма, пизду поцеловать? Так я хоть щас.

-Нет, нет, не сейчас! Потом.

Потом так потом. Потом наступило днём, когда мы остались вдвоём в сарае. Девчата куда-то убежали, а мы прибирались у скотины. И когда прибрались, когда мать стояла, наклонившись на загородку, задрал подол. Трусы, как совершенно не нужная деталь туалета, отсутствовали. Поцеловав одну и вторую ягодицы развёл их в стороны и протолкнул одеревеневший хуй в мокрую щель. Слегка подвигал туда-сюда. Потом вытащил и примостился меж ног, присев на колени. Мама слегка присела, раздвинув ноги, надвинула мокрую и пахучую пизду на лицо

- Ну что ты, не надо, не надо! Кто зайдёт!

Губы говорили одно, а тело делало совершенно иное. Зад вращался, стараясь подставить всё, что имелось меж ног под ласкающие язык и губы. А потом, когда кончила, стояла раком, опираясь на прясло и выставив зад, терпеливо сносила толчки, изредка ойкая при наиболее глубоком проникновении.

Десять дней пролетели, как один миг. Прощай, родимый дом. Вот он я. Привет, войска! Ещё целых шесть месяцев! Всего-то шесть месяцев!

Осень. По знакомой дорожке иду домой. Темно. Земля припорошена снегом. Вот и дом.

-Здравствуй, мама! Я вернулся!

Охнув, повисла на шее, осыпала поцелуями. И вновь в одной сорочке.Только сестричек не хватает, в городе на учёбе. Крепко обнял, прижал, подхватил на руки и понёс в дом. Холодно на крылечке почти голой. А дома, едва скинув шинель и всё остальное, целовал такое родное тело. А потом лежали, отдыхая, набираясь сил перед новыми подвигами на любовном фронте. Зашевелились, передохнув.

- Лежи, устал и так. Я сама.

Упираясь в грудь руками, приподняла зад

- Расправь хорошо. Ага. Ну вставь! Не балуйся.

И, едва поймав краешком губ головку, резко села, не давая ей выскользнуть.

- Ну теперь держись!

счастливая!