КАК МЫ ОТДЫХАЛИ (ЭРОТИЧЕСКАЯ ИСПОВЕДЬ НЕМОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА)

Пролог (несколько невнятный)

«…Доброго всем пути и хорошего настроения. Сегодня я хочу предложить вашему вниманию то, что в магазинах Москвы стоит больше тысячи рублей, а только у меня вы сможете приобрести то же самое всего за двести ...»

Гнусно-противный голос снова вывел меня из дремоты. Словно пиявки слова очередного электричного торговалы впивались в мозг и мешали задремать. Хотелось встать и дать в морду. Интиллегентность, её ети, не позволяла…,

Впрочем, сам виноват. Всегда в электричке сажусь у самых дверей. Там есть скамейка одиночная. Никто не сядет напротив, а значит всегда можно вытянуть ноги, либо заложиить ногу на ногу, и ехать в полное свое удовольствие с комфортом (нога на ногу — это единственный комфорт в подмосковных электричках).

Я ехал в Серигиев Посад. По делам. В бытность мою, тогда этот город назывался Загорск. До того, как был Сергиев Посад. Теперь вот снова — Сергиев Посад….

Давно не ездил на электричке по Ярославской жэдэ. Так далеко не ездил — дальше Мытищ не доводилось. А теперь вот случилось, десятки лет спустя — в Загорск, в Сергиев Посад, то есть….

После Пушкино что-то меня перекликнуло. Нахлынуло что-то, что ли? «Правда», «Зеленоградская» «43 км» — названия этих станций словно машина времени возвращали меня в детство. И что-то совсем защемило в груди , когда промелькнули за стеклом «Ашукинское», а потом «Калистово»…

« А ведь мы отсюда с Андрюшкой на велосипедах под ливнем, мокрые насквозь», вспомнилось мне…

После «Ашукинской» «55-ый км» — теперь станция называется «Радонеж». Но как бы ее не назвали, я бы ее узнал из тысяч: те же плиты железобетонные — платформа. А посередине деревянная лестница, убегающая вверх , переходя в тропинку, скрывающуюся между вековых елей…

Всё вдруг всплыло в голове. Каждый из дней. Тех счастливых дней.

И не отдавая отчета в своих действиях, я вышел из электрички на этой станции. Я словно в свое детство вышел. Я вернулся в него….


СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО

Когда я закончил шестой класс (а было это в конце 60-х годов), родители не знали, что со мной делать. В смысле, куда девать меня на лето. В пионерский лагерь я категорически отказывался ехать. Вплоть до скандала со слезами. Был печальный прошлогодний опыт, когда на месяц я попал в этот «пионерский рай» от батиной конторы. Все прелести того загона для детей оценил сполна.

Тогда, 11-ти летним мальчишкой я не мог бы правильно объяснить, что мне уж так не понравилось в том лагере (так и подмывает сказать теперь : «зоне») … И только сейчас, вспоминая те свои ощущения, могу их, и то не полностью, выразить.

В конце 60-х начала 70-х, при полном отсутствии свободы в стране вообще, в пионерском лагере гасились даже ее отголоски. Линейки, в речку — не дальше, чем по колено, хождение строем. Даже в столовую: с направляющим и замыкающим. Да еще и под отрядную песню… Постоянные одергивания: не так сел, не так встал.… А слова в ответ не скажи — укорот моментально. Причем, в изощрённой форме (или всех пионервожатых тогда набирали из маньяков?)

Самым страшным в лагере, по тем детским мальчишеским меркам, был «мертвый час». Сейчас-то, под грузом проблем, вспоминаю об этом обязательном отдыхе с тоскливой грустью. От недосыпания мешки под глазами. Так мечтается подремать хоть с полчасика днем. Но нет такой возможности. А ведь тогда не упрашивали — обязаловка: хочешь, не хочешь — ложись в койку в середине дня и притворяйся «мёртвым». То бишь, спящим. И не дай Бог, если пионервожатые «застукают»: что не

спишь, с кем-то треплешься. Могли на все оставшееся время поставить в угол, в назидание другим. Бывало, что заставляли и трусы снимать. И вот так, стоишь голым под насмешки пацанов, а.… А сделать ничего не можешь. Ну не в драку же лезть с двадцатилетним верзилой-пионервожатым .

Так что лагерь категорически исключался изначально. Во всяком случае, с моей точки зрения.

Как и Вербилки, куда меня на все лето отправляли с бабушкой, аж с четырехлетнего возраста. Снимали дачу… ну не дачу – веранду, за сумасшедшие тогда деньги – 20 рублей в месяц и.… И счастливы были все. Молодые родители (как сейчас понимаю), наконец-то, оставшиеся наедине в одиннадцатиметровой коммуналке без сына. На целых три месяца! Бабушка, выехавшая из душной Москвы на природу, что размер пенсии ей самостоятельно этого бы не позволил. В конце концов, старушка, сдававшая нам эту веранду — двадцать рублей в месяц ей были солидной прибавкою к

пенсии. Ну и, разумеется, я. Лето, лес, речка Дубна – и так каждый день. Что может быть прекрасней?

…Все проходит, как говорили древние. Бабушка умерла. Одного в Вербилки меня, конечно, не отправят. Пионерлагерь, само собой

исключён. А ведь, если ничего не предпринять, впереди целых три месяца моего нежелательного, с точки зрения родителей, присутствия в доме. И тоскливого Самотёчного переулка в полном одиночестве: все приятели разъезжались на лето…

Выхода из сложившейся ситуации, казалось, не было. Но он нашелся. И нашел его, как ни странно, я.

Ну, не совсем я. Но случилось это не без моей помощи.


Друзья

Так сложилось, что с первого класса в школе у меня были исключительно одноклассники. Не более того.

А вот друзья — их было двое. Но не из моего класса. Сдружились мы , когда я уже перешел в четвертый. Хотя и жили они в том же переулке, учились в той же школе. Один был ровесник, но из класса с другой буквой : «Б». А я учился в «А». Второй — на год старше нас.

Но это была единственной разницей между нами. Причем, настолько несущественной, что мы никогда даже не задумывались над этим. И еще. У нашей троицы никогда не было лидера. Просто кому-то из нас вдруг приходило в голову пострелять из рогатки по лампочкам в парке…или поставить «мину- хлопушку» ( новогоднюю хлопушку привязываешь к дереву, нитку от нее через дорогу – к водопроводной трубе. Человек идет – бах! — Весело!…

…знали бы мы тогда, что годы спустя так будут ставиться «растяжки» в Чечне…) А еще ловили ратанов (рыба такая, вроде бычков) на Антроповке – в пруду в Москве . Залезали внутрь танков, что на открытой площадке рядом с Музеем Вооруженных Сил… А еще, конечно, говорили о девчонках.

Но это отдельный разговор. Даже среди друзей тогда это была настолько щекотливая тема, что если и затрагивали мы ее, то только полунамеками. Ох, как же была права та тётка-политик, заявившая на всю страну: «У нас секса нет!» Его и не было. Странно, правда, как это я и другие мне ровесники при этом на свет случились.

Но я отвлекся.

Конечно же, мы уже знали, что и как. Но каждый из нас эти знания получил самостоятельно, из других источников, не друг от друга. И эти знания, как я сейчас понимаю, впервые раскрывшие глаза на тайну жизни, по первоначалу каждого нас и шокировали, и смущали, и приводили в необъяснимый трепет.

Это сейчас: «завалить, засунуть, оттрахать», особого удивления в разговоре, чуть ли не первоклассников, не вызывает... Но, не устану повторять, рассказываю о нравах (теперь их смело можно называть «пуританскими») конца 60-х годов прошлого века.

Нет. Конечно же, между собой мы время от времени заводили разговоры о, так сказать, запретном. Особенно после фильмов, тех старых, где по сегодняшним меркам даже намёка на эротику нет: «Фан Фан Тюльпан», «Три мушкетера»… Женщины, их бюст в откровенных корсетах на черно-белом экране вызывали мучительно-сладостное томление. У нас, мальчишек, конца 60-х годов прошлого века, не избалованных нын

Учитель

…Лично я все эти знания получил в заплёванном подъезде двухэтажной хибары, куда нас несмышленых пацанов зазвал однажды Лёшка Галка.

Лёшка был кошмаром переулка. С четвертого класса он твердо состоял на учёте в милиции. Потом попал в детскую колонию на два года. Он был старше мня года на три или четыре. Не так уж и много. Но это от тридцати до сорока - три - четыре года — небольшая разница в

возрасте. А тогда даже год сверху, он позволял любому мальчишке задирать нос перед теми, кто был младше на этот самый год.

Все родители в голос твердили, чтобы с Лёшкой мы не имели никаких дел. Но, как говорится, запретный плод сладок. Тем более что Лёшку, несмотря на его «ходки», я до сих пор считаю справедливым человеком .

Когда случались драки, а они случались часто в нашем переулке, Лёшка всегда, если был рядом, следил за этой самой справедливостью. Только чтобы «один на один». И, « чтобы правильно». Если мутузили трое одного, или хотя бы двое, он молча подходил и не разнимал, а бил. Хлестко и очень больно тех, кого было больше…

Однажды я сцепился с соседом по площадке дома, трепали мы друг друга изрядно.. А когда он сказал, что сдается и встал с земли ( я ему даже руку дал подняться ) , он мне дал под-дых…Я согнулся , перехватило дыхание.… Рядом случился Лёшка:

— Пацаны, это — неправильно…

Больше он ничего не сказал. Подошел к Кольке и, ни слова не говоря, растер свой кулак о его лицо.

Может, это и тянуло к нему, нас, мальчишек «самотечных», к Лёшке. Хоть он и был с точки зрения наших родителей полная оторва, но было в нем что-то, что мы еще непонимающая малышня определяли как справедливость…

Однажды Лёшка пришел на детскую площадку явно после портвейна. Запах доносился даже с расстояния. Ухмылялся как-то глупо. Уселся на скамейку и задымил «Беломором», глядя на нас, малышню, возившуюся песке.

Сейчас пытаюсь вспомнить, сколько же было мне тогда: лет семь? или восемь?…

Лёшка выдымил папиросину, отщёлкнул ее в сторону красиво, потом сказал нам:

—Пацанье, а ну-ка пошли со мной, — даже не сказал, а приказал.

Нас было тогда, мальчишек пять или шесть, сейчас уже не помню. Одногодок, лет шести-восьми.

Отказать Лешке было, заведомо подписать себе смертный приговор. Ну, не приговор, но гулять, потом лучше не выходить. Лёшка не любил, если кто-то делал не так, как он хотел.

И вот мы стоим в заплеванном, затхлом, замешанном на кошачьем и табачном перегаре, гниющих овощей запахе подъезде, смотрим на Лёшку: чего он нас сюда притащил? Чего хочет?

А Лешка выстрелил из пачки еще одну «беломорину», прикурил. Сощурился, отгоняя дым рукой:

— Ну, чё, малышня, пора вас просвещать, а то такие вы все такие несмышленоши, что за переулок стыдно… Ну, чё... Кто знает, откуда дети берутся?

Мы стояли, мялись, не зная , что сказать. Никто ничего такого не знал конкретного. Интернета тогда не было. Да и телевидение было несколько иным. Рен-ТВ во всяком случае еще не вещало…


— Ну? — грозно переспросил Лёшка.

— Можно я? – словно в школе поднял руку Игорь – очкарик.

— Говори…

— Мне рассказывали, из капусты…

— Двойка, — отрезал Лёшка. — Кто еще подобную лабуду скажет:

в глаз получит.

Если, кто и хотел что-то сказать, после таких слов, решил не высовываться.

— А я знаю, — вдруг сказал самый младший из нас,

Витька. Он совсем недавно появился в нашем переулке, переехал откуда-то из другого города. Мы знали только, что его отец был военный, и они постоянно переезжали. — Они из маминого животика появляются, — сказал Витька. — Вот у моей мамы животик рос-рос… А потом вдруг сестренка появилась, а у мамы животика не стало..

— Молодец, пятерка! — Лешка отщелкнул окурок.

До сих пор не могу понять ( столько уже лет прошло), зачем это ему было нужно? Нас, малолеток, просвещать? По пьянке, что ли ? Или еще

почему… Психиатры сегодняшние наверняка определят в его голове некую ненормальность. А я до сих пор уверен, не было у него никаких «эдаких» отклонений. Возомнил он просто себя под воздействием портвейна этаким , так сказать, Макаренко от секса, и решил просветить молодняк от щедрот своих: типа, кто если не я?

— Так, молодец, пятерка, — сказал Лёшка Витьке. — А

теперь смотрите…

Лёшка расстегнул пуговицы ширинке брюк и, засунув туда руку, вытащил свой член….

Все мы жили в коммуналках. Без горячей воды, и уж, конечно без ванной. Раз в неделю ходили в баню на Селезневке. И естественная нагота мужиков была естественной: так болтается что-то между ног.

Но вот сейчас было все совсем по-другому. Лешкина «колбаса» вдруг стала непонятно дергаться и увеличиваться в размерах…

— Лёша, ты писать хочешь? — встрял Игорь-очкарик.

— Молчи, дурак! — скрипнул зубами Лёшка. — Смотри.… Все смотрите!

А дальше началось что-то необъяснимое с нашего, малолеток ,восприятия происходящего.

Лёшка обнял свой член пальцами, вроде как внутрь кулака его воткнул. Но так, что кончик члена высовывался между большим и указательным пальцами.… А потом он этим кулаком стал двигать вперед-назад. Сначала медленно, потом все быстрее. Мы смотрели на это действо, как завороженные, раскрыв рты. А с Лёшкой творилось что-то непонятное: он стал шумно дышать, потом дыханье перешло в несвязанные выкрики, закатил глаза и вовсе их закрыл, вдруг, закричав что-то невнятное, задергался всем телом и…. И из его конца стали выстреливать белые струи… Одна, вторая , третья….

— Ну что, все поняли? — блаженно улыбаясь и продолжая подергивать

свой член, откуда выскальзывали прозрачные тягучие капли, спросил Лёшка.

Мы стояли совсем обалдевшие, не зная, что сказать. Только что Игорь-очкарик спросил:

— А зачем ты себе делал так больно?

—Больно?.. Вот дурак-то, — заржал Лёшка. — Да это самое лучшее, что есть в жизни!

Мы смотрели на него недоверчиво.

—Ладно, малышня… Вы хоть знаете, что у девчонок письки другие, не как у нас? — спросил он, убирая уже сморщившийся член в штаны.

Мы кивнули . Это-то для нас секретом не было. У кого сестренки: хочешь, не хочешь, но увидишь. А кто по детскому саду еще помнил, что у девчонок между ног совсем не то, что у мальчиков.…Но как-то значения этому не придавалось….

— У девчонок между ног дырка — пизда. А у нас, у мальчишек — хуй, просвещал нас Лёшка. — И вот надо хуй засунуть в пизду, подергаться , а потом кончить. Как я сейчас, — он потрогал себя у ширинки. — И если это выльется в девчонку, то будут дети… Дошло, шпана?


Шок

После Лёшкиного ликбеза я долго прибывал в шоке. Верил и…не верил. Верил, потому что все было не словами из учебников, а наглядно… Не

верил, потому что, если все то, что сказал Лешка — правда, это…это же… Это, значит, все ( ВСЕ!) это делают… И даже .страшно подумать: и мама с папой тоже? Иначе, если прав Галка, как бы я появился? Разговоры о капусте и об аисте я уже тогда воспринимал, как бред… Мало того, знал, что все взрослые этим занимаются. Но в моем тогда детском восприятии — это было как бы извращением: ведь для этого нужно было оголить себя перед девчонкой и наоборот. А этого, наше тогда воспитание, допустить не могло.

Мое подавленное состояние, естественно, не осталось без внимания. И, в первую очередь, со стороны мамы: В школе что-то не так? со здоровьем проблемы?.. Я хмуро и достаточно резко ( за что до сих пор себя ругаю, хотя ребенком был – что с меня взять?), цедил сквозь зубы : все в порядке. А при этом представлял, как она с папой…. И сразу картина в голове: то, что видел тогда в подъезде…

И в школе, девчонки стали для меня совсем другими. Ко мне вдруг пришло осознание, что «девочки» и «мальчики» — это совершенно два разных понятия. Они абсолютно разные, мальчишки и девчонки. И дело совсем не в одежде и косичках… В другом, очень другом.

Несколько месяцев был я в таком состоянии — непонятным для окружающих, а тем более для себя самого.

Но природа взяла своё. И всё встало на свои места.

Однажды мне приснился сон. Эротический. Приснилась мне моя соседка по парте, Люба. Она мылась в ванной. Стояла под душем. Это был первый в моей жизни эротический сон . И потому до сих пор его помню отчетливо .

Никогда я еще не видел ни разу свою ровесницу без всего (детсадовские годы не в счет). Я не представлял и не мог ( откуда?), какая она — женская грудь, и какая тайна находится между женских ног.

Люба стояла под душем, спиной ко мне. Все ее сокровенные места обволакивала легкая дымка, вроде как от пара. Мое, не загруженное современными порноизданиями, сознание не детализировало подробностей. Я только мог представлять, что есть такое, эти самые соблазнительные места её тела. И только доовоброжать их … Люба стояла спиной, потом повернула ко мне голову, сказала «Иди ко мне…» В полусне, в полу яви я почувствовал, как в низу живота нарастает какая-то волна и цунами спускается вниз, к паху. А там происходит что-то, что совсем не зависит от меня. Мой малыш, о котором я вспоминал только тогда, когда возникала необходимость отлить, вдруг стал наливаться свинцом и явно требовал к себе особого обхождения. Все перемешалось: сон, явь, обнаженная Люба, «экзерсис» от Галки в подъезде, напряженный член… Моя рука непроизвольно легла на него, и я провалился в наслаждение, из которого меня вывел мой же непроизвольный вопль. Вопль мальчишки, впервые испытавшего оргазм.

Впрочем, он вывел из сна и моих родителей. Сложно было его не услышать в нашей одиннадцатиметровой комнате в коммуналке.

—Случилось что? – склонилась надо мной мама.

— Да кошмар ему приснился, - зевая, сказал отец, - ложись спать.

Я молчал, стараясь дышать ровно…

Родители уходили на работу в половине восьмого. Мне к первому уроку нужно было к половине девятого. Я притворялся спящим, пока за ними не захлопнулась дверь. И тогда я стал в деталях вспоминать сон. И снова ощутил окаменение между ног.

Теперь я сделал все осознано. Медленно и с наслаждением. Представляя Любу из сна не только в ванной, но и рядом с

собой, в своей кровати. Хотя, если честно, не совсем отчетливо представляя, что бы я… нет — мы бы оба, с ней делали , будь она рядом...

Когда вынырнул из наслаждения, с ужасом понял, что до первого урока всего 15 минут. Я быстро собрался, хорошо, что портфель набил еще со вечера и побежал в школу. Она была рядом, сразу через переулок. В класс влетел за минуту до звонка. Плюхнулся за парту, достал тетрадку и учебник.

— Чего, а здороваться не надо? — спросила Любка

— Привет, — буркнул я, старательно избегая ее взгляда.

— Чего ты такой?

— Какой?

— Бука…

— Не выспался… — ну не рассказывать же ей все, что со мной

было? Об этом вообще никому нельзя рассказывать. Даже самым близким друзьям. Почему-то я это сразу сообразил, хотя мне это никто не объяснял и не советовал.

— Не выспался он, — вздернула носик Любка, явно обидевшись— подумаешь, какой…

Положение спас звонок на урок и вошедшая Антонина Ивановна.

Хотя прошло много лет, я отчетливо помню тот день. Уроки проходили для меня, как в тумане. Весь день я украдкой ощупывал глазами свою соседку по парте. Словно впервые видел ее бугорки под школьным фартуком, завитушку волос у ушка, нежный изгиб шеи… И, конечно, ноги, начало которых скрывала ужасная тогда коричневая форма для девочек — школьное платье. Люба иногда перехватывала мои взгляды, непонимающе фыркала и отворачивалась… Хорошо, что в тот день меня не вызывали к доске. Иначе бы нахватал двоек….

С того-то дня и началась моя тайная руко-половая жизнь. Тайная, потому что я, повторюсь, понимал : об этом рассказывать нельзя никому.

А вместе с этим прошел и шок от Знания, которое я получил в том затхлом подъезде…

Одно, что меня обескураживало. Если я теперь и понимал Галку, получая такое же восхитительное наслаждение, то меня мучило то, что в конце блаженства я не выстреливал тех белых струй, как он. Что-то не так со мной? Этому вопросу я не находил ответа. А спрашивать я, конечно, никого не хотел.

Ответ нашелся сам . Тем летом, когда я закончил шестой класс и перешел в седьмой….

Я ОТВОЁКСЯ

Но я отвлёкся.

Итак. Самотечный переулок пустел. Девать меня, с точки зрения родителей на лето было некуда.

Выход из безвыходного положения в итоге нашел я.

А получилось так, что уже ближе к каникулам мы разговорились, где кто будет отдыхать. Серега ( у нас тогда был своеобразный сленг: Серега – Сережечкин, Андрей – Андрюшечкин, я — Саша – Сашечкин), так вот, Сережечкин уезжал на все лето в Сибирь к тетке. Андрюшечкин под присмотр матушки на 55 километр по Ярославской дороге вместе с детским садом (его мать работала директором детсада).

— А я, наверное, в Москве все лето буду, - сказал я.

— Чего так? — удивился Андрюшка

Я ему рассказал все, что вы уже прочитали .

На следующий день, к моему огромному изумлению, к нам пришла Андрюшкина мама. Не то, чтобы она не знала моих родителей — при встрече здоровались. Но вот так, специально зайти – это было впервые.

Они сели пить чай, а я пошел на улицу, думая , чего такое случилось и не получу ли «на орехи» от бати сам не зная за что… Хотя никаких таких серьезных грехов, как не вспоминал, за собой припомнить не смог…

— Сашечкин! — услышал я Андрюшкин голос.

— Здорово, — подошел я к нему

— Ты чего такой смурной?

— Да я это… Твоя мать у нас.. Чего она?

— А я знаю,— улыбнулся Андрюшка, — это я попросил…

— Чего попросил? — остолбенел я

— Ну чего, чего… Чтобы ты со мной поехал. С детским садом…

Конечно, мои родители согласились.

…Сейчас, вспоминая то время, я могу сказать однозначно — это была сказка. Особенно это понимаю сейчас, спустя долгие годы.

Дача. Сказка для взрослых, в мыслях возвращающихся в детство.

Два гектара девственного леса, огороженные по периметру трехметровым глухим забором с основательными единственными воротами и совсем неприметной калиткой.

Самый жаркий день здесь приносил прохладу. Солнце тонуло в лохматых лапах вековых елей. Рука человека вмешалась только чтобы

создать одноэтажный жилой полу барак, хозблок и некую хибару под санчасть. Деревьев было вырублено от силы с десяток…

…Спустя годы, через знакомых, я узнал, что эта сказка стала сказкой с плохим концом для Андрюшкиной мамы. Она выкупила эту дачу, а для этого мудрила с несуществующими детьми: что –то приписывала по бухгалтерии… Не разбираюсь я в этом. Но в итоге уехала на шесть лет значительно дальше, чем эта выездная дача, от Москвы. Но я это не в укор. Сейчас-то вот на особняки в Подмосковье взглянешь: работай Суды и Прокуратура в полном соответствии с законами — Колыма и Магадан в рабочей силе лет десять, а то и двадцать недостатка испытывать не будут…

Нам с Андрюшкой в полное пользование был предоставлен летний домик сразу за забором «дачи» (уж не знаю, относился он к этой территории или нет?) Маленький предбанник, комната метров десять, две кровати, две тумбочки, шкаф… А чего нам еще мальчишкам тогда нужно было?

Мы приехали на электричке ближе к вечеру. Туда-сюда, пока детсадовский грузовик привез вместе с остальным и наше барахло ( в том числе и самое ценное – велосипеды. Не какая-нибудь там ерунда, а внедорожники(!): «Украина». Как сейчас помню, у Андрюшки был черного цвета, у меня — зеленого).

Пока распаковались, пока растолкали вещи по ящикам, стемнело….

— Ну что, мужички, — что мне всегда нравилось в Андрюшкиной маме — ее всегда со смешинкой глаза и смешинка в голосе. Наверное, добрыми бывают только такие люди. — Так что, мужички, оголодали? Тогда бегите скорее к Анне Семеновне, у нее наверняка что-то осталось.

Анна Семеновна — повариха всего нашего тогдашнего детско-взрослого загона. Сейчас, спустя годы, до сих пор не могу понять, как она умудрялась накормить четыре десятка детей плюс десяток взрослых одна. Завтраком, обедом, ужином. Да еще и полдником ( да, а вот намажьте больше полусотни кусков хлеба повидлом, предварительно этот хлеб разрезав на ломти) И всегда (всегда!) ее посуда блестала девственной магазинной предпродажной чистотой… Когда она успевала все? Ведь помощников у нее не было….

Через маленькую калитку мы вышли на территорию «детсада» и пошли на кухню. Не знаю как Андрюшка, а у меня в животе кишка кишку догоняла. Мысленно я уже не только съел всё, чтобы не положили бы мне

в тарелку — я ее уже всю подтер корочкой хлеба… Мягкой хрустящей корочкой хлеба, которая вместе с подливой просто тает во рту…

Андрюшка так двинул мне локтем под ребра, что у меня перехватило дыхание.

— Ты чего, сдурел? — схватился я за ушибленное и тут же забыл про боль.

Кухня — это звучало гордо. В действительности, называть так наспех сколоченное из досок сооружение с печкой внутри, язык бы не повернулся бы.

— А вот и мальчики, — расплылась при нашем появлении дородная хозяйка этого хозяйства Анна Семеновна. — Кушать будете, или так, перекусите слегка?

Андрюшка мотнул головой — понимай, как хочешь: ни да, ни нет. Я тоже буркнул что-то невразумительное. В итоге перед нами, на вкопанном перед кухней столе появились через минуту два стакана чая и бутерброды с вареной сгущенкой…

А причиной нашего внезапного отупения — два уже сидящих едока за столом. Два очаровательных едока. Одна постарше , черненькая с длинными, чуть ли не до пояса волосами. И смотрит на нас, словно шилом насквозь тыкает. Другая, глаз не поднимает, уперлась в свой стакан чая. И почему-то вся красная стала вдруг, как рак…Помоложе.

Мы сели на скамейку. Андрюшке спасибо. Инициативу взял в свои руки.

— А чего, девчонки, давайте знакомиться . Все равно нам все лето вместе быть… Я — Андрюшка. Это — Сашка.

Эффект от предложения оказался совершенно непредсказуемым. Прыснула смехом та, что не поднимала глаз, потом фыркнула та, что постарше.

Мы переглянулись с Андрюшкой непонимающе: обидеться и уйти?. Но смешинки уже заползали в горло. Сначала я растянул губы на всю возможную для меня ширину улыбки. Тут и Андрюшка хохотнул. И скоро все четверо мы закатывались так, словно нас кто щекотал под мышками. Даже Анна Семеновна вышла со своего поста, с кухни, хотела что-то сказать укоризненно… Потом махнула рукой, и снова скрылась за дверью кухни…

Понемногу мы успокоились изредка пофыркивая ( и чего такое на нас нашло, а?) Но это сбросило изначальный напряг. Мы сидели друг напротив друга, улыбаясь. С ощущением, словно давно уже знакомы друг С другом. Смех, пришедший неоткуда и неизвестно почему, снял какую-то невидимую преграду между нами…

— Лена, — сказала Ленка, широко улыбаясь.

— А я Ира, — чуть смущенно назвала себя ее подруга. — У меня мама здесь методист. Ну, праздники организует, хором детей учит петь…

— Ирка на баяне играет, умеет, — встряла Ленка…

— А я …, — начал было Андрюшка

— А мы знаем, — перебила Ленка. — Твоя мать — директор детсада

— Угу… А это — Сашка, — мотнул он головой в мою сторону…


БУДНИ

Лето…

Этому времени года было абсолютно наплевать.

Наплевать на осложнившиеся тогда международные отношения. На брызгание слюной на международном уровне. На разделяющиеся боеголовки, что Штаты нацелили на нас, а мы, естественно, на них ..

Лето не отвлекалось на такие мелочи. Оно работало по издревле сложившейся схеме. То есть, щедро, не скупясь , плескалось солнцем в запруде рядом с нашей выездной дачей. Изредка погромыхивало грозой. И, если не лентяй, одаривало немеренно земляникой, черникой, грибами и другими своими дарами…

А мы ( вот ведь дураки ) воспринимали все это как должное, абсолютно не испытывая чувства благодарности за эти щедрые дары.

Хотя я может быть слишком строг к самому себе и своим одногодкам: в том возрасте все, что окружает тебя — воспринимается как само собой разумеющееся. Не загружены подростковые головы мыслями о прекрасном — не до этого. Другие мысли в голове…Солнце, тепло, можно искупаться — так это лето. А когда снег и холодно — это зима. Чего заморачиваться?

Мы и не заморачивались. По полной пользовали все то, что щедро отмерила нам природа.

Плюс, дополняя.

Рядом с кухней родители детсадовских детей, перед заездом, вырыли яму два на пять метров и глубиной в три метра. Залили водой по края — что-то такое для пожарной безопасности. Мы с Андрюшкой сразу взяли его под прицел.

Карасики, которых ловили в запруде, уж очень мелковаты были: ни на уху, ни на жарку. И вот мы решили , все что наловили выпускать в этот пруд — к концу лета подрастут, мол….

Двадцати метровый одноэтажный барак, где жили детсадовские дети , мы тоже не оставили без внимания. Не сам барак — его чердак ( почему же в этом возрасте так хочется оборудовать штаб?) Лестница была , правда коротковата, не дотягивала до чердачного окна. Но мы нашли выход: привязали канат. С последней ступеньки лестницы, чуть подтянувшись на этом канате, оказываешься на чердаке… Тьфу, в штабе

По первому разу страшновато, правда. Но раз десять туда-сюда, и уже себя чувствуешь Тарзаном…

А еще внеплановым развлечением была кинопередвижка



КИНОЗВЕЗДА ИЗ НАС.

Вряд ли, кто сейчас и вспомнит такое слово. А тогда это было наше ВСЁ. В глуши, что за 55 км от Москвы. Раз в неделю приезжал разбитый до не могу «Москвич» «каблучек» (сейчас ни один уважающий себя автомобилист не только бы ключ зажигания в нем не повернул бы , он просто бы за руль не сел) и мы, отдав по 15 копеек с головы, наслаждались индийскими непредсказуемостями или закатывались со смеха от ужимок Луи де Фенеса…

Надо сказать, что среди нас был серьезный кинокритик — Ленка. Она спала и видела себя киноактрисой. И знала об их богемной жизни все.. Во всяком случае, мы верили всему, что она говорила.

А Ленка в словах себя не ограничивала. Изредка даже «матерок» проскальзывал ( на что мы с Андрюшкой даже несколько недоумевающе переглядывались).

Знала она о Богеме действительно многое ( или много фантазировала?) Причем , фантазии – если это действительно были таковыми, в основном сворачивались к койке: кто из знаменитостях с кем переспал….

Странные эти были наши тогда взаимоотношения.

Девчонок мы не воспринимали как девчонок — они были для нас с Андрюшкой, как бы правильнее – бесполыми существами До одного определенного случая. Во всяком случае, для меня.

НА ПЛЯЖЕ

… Андрюшка продолжал плескаться с девчонками, а мне все это уже надоело. Я вылез на берег и разлегся на Иркином полотенце, подставив свою задницу солнцу. А оно припекало. Я растекался как пластилин под горячими лучами, морило в сон.

— Саш, ты мое полотенце не видел? — вплелся в полусон в полуявь

Иркин голос. Я промычал в ответ что-то нечленораздельное.

— Разлегся он, — снова раздался, ее уже недовольный, голос над головой.

А потом на мое разгоряченное, обласканное солнцем тело посыпался холодный дождь. Ирка, устроившись прямо над спиной, трясла мокрыми после купаниями волосами. И хихикая, при этом очень уж зловредно. Больше всего меня взбесило именно это хихиканье. Мало того, что ощущение еще то, так она и издевается! Какой уж там сон. Я резко перевернулся с живота на спину, чтобы выразиться в ее адрес « по маме». Но тут…. Все слова, которые хотел сказать Ирке, застряли в моем горле

Она стояла передо мной. Солнце било ей прямо в лицо. И не только Повторюсь, это был конец шестидесятых годов. Тогда даже не все взрослые женщины могли позволить себе более менее нормальные купальники. Легкая промышленность выдавала эти женские причиндалы

очень тяжело. На фоне общего дефицита это было дефицитом вдвойне для взрослых. Что уж говорить о подростках.

Ирка в этом смысле не составляла исключение: ее лифчик и трусики были из какой-то очень обычной и очень прозрачной ткани, которая, намокнув, превратилась в «ткань-невидимку». Фактически Ирка стояла передо мной без всего. И я дурел, от того, что впервые увидел девичье тело во всей ее откровенности..

Два холмика, всегда скрытые блузками, футболками, свитерами, предстали во всей их красе. И несколько эти самые холмики при этом, я бы сказал, нахально, чуть подрагивали, разведенные в стороны. Да,… все это, было совсем не так, что рисовалось в моих эротических фантазиях, когда я общался рукой со своим шалуном. Это было прекрасней !

Оказывается грудь у девчонки это не просто два бугорка под одеждой. Это что-то волшебнее, созданное именно для нас, мальчишек. Даже на расстоянии, я как бы осязал эту нежную бархатистую упругость полушарий, которые заканчивались твердыми коричневатыми пуговками в центре небольшой розовой окружности. Ирка была развита не по годам ( это сейчас я так понимаю). И ее налившиеся девичьи груди просто сводили меня с ума…

И совсем уж съехал с катушек, когда скользнул взглядом ниже, туда, где находится у девчонок самое главное. Треугольник. Я бы сказал, междуножный «бермудский треугольник», в котором без следа за века затерялись столько мужских судеб…

ТАМ, ткань намокнувших, и потому прозрачных трусиков, не просто , открыла моему жадному взору, но подчеркнула две аппетитные апельсиновые дольки, между которых цвел розовый бутон. И все это в окружении легкого темного пушка на лобке. Трусики чуть впились в щель, увиденную мной впервые, между двумя пухлыми губками Иркиной писи, как бы подчеркивая ту тайну, которая для меня еще не была разгадана…

Рассказываю долго. В действительности, прошло меньше минуты. А я тогда почувствовал, как все лицо покрывается краской стыда: ведь Ирка ведь наверняка уже ненавидит меня из-за того, что я не просто так откровенно разглядываю — пожираю взглядом ее самые сокровенные места!

Через силу поднял глаза и остолбенел.

Ирка смотрела на меня. Ну не совсем на меня. Ее взгляд был прикован к тому, что творилось у меня между ног. А там мой игрун жил своей жизнью. Он давно оценил Иркины прелести и так вздыбил трикотаж отечественной промышленности, трусы то есть, что чуть ли не рвал хлопковые нити , пытаясь вырваться на волю. Иркин взгляд был буквально прикован к нему.

И ее молчание, было сравни разве что с Дьюком Ришелье над Потемкинской лестницей в Одессе. И это молчание было красноречивее любого слова. Я

и представить себе не мог, что это может кого-то так и настолько заинтересовать… А тем более девчонку.

И тут случилось ЭТО.

Нет, не подумайте, что я вскочил, схватил ее и потащил в кусты ( хотя, наверное, так и нужно было сделать, будь мы оба старше и имея в этом деле сексуальный опыт). Но ничего такого каждый из нас в своей жизни еще не испытывал. Мы только начинали прикасаться к тому, что называется сексом. Причем, в отличие от сегодняшних дней, тогда практика превалировала над теорией. А в практике мы были не сильны.

«ЭТО» — мы встретились взглядами. Словно шаровая молния пролетела между нами. Секунда, не больше. Но за эту секунду я понял — она хочет меня. И понимает, что я хочу ее. Что мы ХОТИМ друг друга.

Мы не сказали ни слова . Все сказано без слов. Взглядом.

Первой опомнилась от этого сексуального наваждения Ирка. Переменившись в лице, она ни слова не говоря, развернулась и пошла от меня прочь.

Я не сделал ничего, чтобы ее остановить.

— Вы чего, с Иркой поругались? — Андрюшка с Ленкой

выскочили, хохоча на берег и, оценив со своей точки зрения обстановку, попытались уточнить ее у меня. Я буркнул что-то неопределенное и перевернулся на живот. С одной стороны, чтобы не говорить им ничего, а с

другой — чтобы они не видели моего вздернутого драчуна. Будете смеяться, но после того, как его видела Ирка, мне не хотелось,

чтобы его видел кто-то другой. Этакая верность к Ирке, что ли тогда во

мне заговорила. Это могла видеть только она и никто другой. Так я тогда думал…


На чердаке ( в штабе)

В конце августа случилась ерунда.

Андрюшкины то ли родственники, то ли знакомые пригласили его в турпоход по Селигеру, на байдарках. Конечно, он согласился…

Кто б не согласился! Это ж такая романтика! Я его прекрасно понимал, в то же время жутко завидуя…

И вот, в один из дней Андрюшка уехал . А я остался один…

Конечно, были Ирка с Ленкой. Но ведь это же совсем не то! Девчонки они и есть девчонки, что с них взять. И хотя, после той пляжной истории сердце иногда замирало, но мы с Иркой делали вид, что как будто ничего

не было. А отсутствие Андрюшки, вообще для меня эти воспоминания свели на нет…

Был конец августа. На душе лежала тоска. Тут и зачастившие дожди, и осознание того, что скоро снова за парту..

В один из этих дней я забрался в наш «штаб», на чердак, с книжкой Марка Твена про приключения Тома Сойера.

Похождения этого американского мальчишки я знал, чуть ли не наизусть, но мне все равно нравилось их перечитывать. Я раскрыл страницу, на том месте, где Том разъясняет сущность помолвки Бекки Тетчер. Я вчитывался в строки, ощущая как растет напряжение внизу живота… Страшно завидовал Тому, его смелости в общении с девчонкой… Вдруг вспомнилась моя история на пляже с Иркой.

Как-то само собой рука выпростала налившийся тяжестью член.

— А почему бы и нет? — спросил я сам себя.

По крыше чердака барабанил дождь. Ну и кто в такую погоду не то что

на чердак заберется, вообще на улицу выйдет? Бояться, стесняться было некого...

Я закрыл глаза, представив себя Томом, который зарывается головой в локоны Ребекки… Рука, трудившаяся над моим вздернувшимся сучком, выдавала неописуемый фонтан наслаждений, которому готов был предаваться бесконечно….

Вдруг. Шестым, седьмым, десятым, да черт его еще знает каким чувством — я понял, что на чердаке не один…

Мне стало страшно: кто-то не просто узнал — увидел мою тайну. Не сразу, боясь, открыл глаза. И не сразу же поверил в то, что увидел .

У чердачного окошка, слева от него, стояла Ирка и буквально пожирала меня глазами.

Нет, не меня — то, что было между моих ног.

Но даже не это стало для меня шоком: Ирка никогда не носила платье, всегда была в брюках. И вот сейчас ее брюки были слегка расстегнуты, а ее рука, скрытая за нераспущенной до конца молнией что-то, чего не видел я, шевелила там.

Мы оба молчали, ужасаясь, что застали друг друга за чем-то, что самое сокровенное для каждого из нас.

Первым опомнился я и стал судорожно засовывать своего «малыша» в штаны. Но малыш-то уже не был малышом. Он уже явно хотел называться Гулливером и никак не убирался в брюки…

— Саш, не надо, — Ирка не сказала, а как легким дуновением

ветерка, донесся до меня ее голос, — не убирай Его…

Показалось, что мне послышалось.

— Сделай еще так, как ты делал, — чуть громче, каким-то неестественно

хриплым, срывающимся голосом, сказала Ирка.

Я не сразу нашелся, что ответить. Первое, что прочувствовал —

стыд. Стыд, что меня застукали в такой ситуации ... Такое ощущение, что должен шагнуть в бездну. В неизведанную для меня бездну…

Но я пересилил себя и шагнул в нее:

— Ладно… Только ты это…подойди, — хриплым, срывающимся голосом

сказал я. Внутренне дурея от своей храбрости.

Чувствовалось, что и Ирке не по себе. Но она тоже, видимо, пересилив себя, вынув руку из брюк, и какими-то негнущимися, ватными шагами приблизилась ко мне. Опустилась на колени, так что ее голова оказалась как раз на уровне моего члена. И вот это-то вдруг привело меня в страшное возбуждение. И что странно, совершенно пропал стыд оттого, что мое хозяйство разглядывает девчонка. Наоборот, захотелось по-максимому представить его во всей красе. Даже выгнул для этого спину немного…

Мне казалось, что я достиг абсолютного наслаждения. Но я счастливо заблуждался. Вдруг почувствовал, что мой член мягко и нежно обнимет Иркина ладошка. Я дернулся, чуть не взвыв от наслаждения

—Тебе больно? — испуганно спросила Ирка

— Нет…нет… Мне очень хорошо… Делай так дальше….Только…можно

я тебя тоже потрогаю. ТАМ…

Ирка молча сдвигала кожицу на моем писюне, не сказав ни да, ни нет. Другая ее рука снова нырнула в брюки.

Я больше не спрашивал ее ни о чем. Откинулся на спину, боясь только что это все сон, и вот сейчас я проснусь, и ничего этого в действительности нет…

А сказка продолжала развиваться в лучшем для меня продолжении. Не отпуская моего писюня, Ирка легла рядом со мной. Больше я не задавал ей

вопросов, а только слегка провел рукой по ложбинке между грудей. Ирка вздрогнула, и громко вздохнула. Я осмелел, нащупав рукой один из ее бугорков и его окончание. Сосок был очень твердым и упругим, Я зажал его между пальцами и стал теребить. Ирка вздохнула еще громче. Я посмотрел ей в лицо. Ее глаза были закрыты, а алые губки приоткрыты, обнажив ряд ровных белых зубов. Изо рта вырывалось шумное неровное дыхание. И чем сильнее я сжимал ее грудь, тем яростнее она трудилась над моим «мальчишкой».

Какое-то шестое чувство подсказало мне, неопытошу, что Ирка сейчас вся моя. Вся…

Продолжая ласкать ее грудь, другой рукой, легко прикасаясь пальцами, провел по ее животику и остановился в районе пупка, ожидая ее сопротивления. Ирка шумно дышала мне в ухо, не делая ничего, чтобы остановить мои изучения ее тела. Я чуть выждал и, скользнув рукой ниже, наткнулся на резинку ее трусиков. Помедлил немного и нырнул под нее. Руке везло больше, чем моему воображению: сначала она ощущала только

упругость молодого девичьего тела. Потом это перешло в осязание сразу, два в одном, шёлка и бархата чуть ниже лобка...

Не знаю, что в этот момент испытывала Ирка — мне этого не понять, но она бросила моего малыша на произвол судьбе и вся приникла ко мне, обхватив меня руками. А я при этом продолжал испытывать необъяснимое блаженство, теребя ее между ног…

Я окончательно осмелел от всего (или обнаглел?)

— Ир, а можно я…

Я даже не договорил. Ирку как ветром сдунуло от меня

— И не думай даже!

— Ир… — растерянно сказал я. — Я же не ЭТО имел ввиду.

Она вопросительно посмотрела на меня

— А что?

— Ну это…можно ты ЕГО ногами сожмешь?

Ирка задумалась. Пожевала губами… Я отчаялся, ощущая болезненное напряжение в низу своего организма.

Вдруг Ирка встала. Посмотрела на меня сверху вниз. Потом резко полу спустила с себя брюки, сразу вместе с трусиками, и снова легла со мной рядом, повернувшись ко мне попой.

На какое-то время мы оба замерли, понимая, что между нами, сейчас произойдет. И если и не то, Настоящее, то очень близкое к нему…

Мой член твердо упирался в девичью плоть. Я весь дрожал от возбуждения. Чувствовал, что и с Иркой происходит то же самое. Ирка снова стала теребить себя спереди. Терпеть я уже больше не мог. Чуть

приподняв ее ногу, я двинул свой член. Ирка затрепетала. Я тоже. Мой писун лег как раз между ее двумя пухлыми дольками, которые совершенно непонятно для меня стали очень влажными…

— Она что, писать хочет? — мелькнула мысль и сразу пропала. Потому что из меня практически сразу ушло все умение соображать. Это было что-то волшебное, когда живешь не тем, что в голове верхней — все команды телу отдает голова та, что между ног.

Никто и никогда не учил меня, что и как в этой ситуации делать. Тело двигалось само, наполняя самое себя все большим наслаждением. Мешало только Иркино теребление самой себя между ног. Я тронул ее ладошку, убрал и заменил своей. Сжимая и разжимая ее «красавицу», подвигал к себе в такт.

В какой-то момент я очень резко дернулся назад, а когда снова двинулся вперед, то не почувствовал пустоты, когда моя головка

выскальзывала наружу между ее ног. Член уперся в лобок… Я дернулся еще несколько раз…

— Да что я железная, что ли? — не сказала, всхлипнула Ирка. Она отстранилась от меня.

— Я что-то не так сделал?

— Саш, — не отвечая на мой вопрос, сказала она, — дай слово, что ты будешь лежать, совсем не двигаясь….

Мое тело в этот момент непроизвольно чуть поднималось и опускалось, желая продолжения. Но я уже был страшно благодарен Ирке за все, и готов был сделать для нее все. Скажи, с чердака выпрыгну. И если она хочет так….

Я замер.

Ирка села между моих ног, взяла в руку моего писуна и стала водить его между своими половинками. Вдруг, шумно вздохнув, она протолкнула его в щель между ними.

Я охнул. Ощущение — это не своя рука, не Иркина ладошка, и даже не то, что я делал за несколько минут до этого. Головку члена мягко и нежно сжало сразу и со всех сторон. Была одна неприятность. Когда это делал сам себе, кожица никогда не покидала головку. А тут сразу вся свернулась до ободка. Это было впервые и потому немножко болезненно. Но это была сладостная боль. При этом моя плоть уперлась в какую-то податливо трепещущую преграду. Откуда-то пришло осознание — двину резко членом, и эта преграда рухнет. Но… я дал слово Ирке, и потому лежал, не двигаясь, с огромным трудом перенося эту сладостную пытку...

Ирке явно было не до моих ощущений: в ней превалировал сексуальный эгоизм. Она раскачивалась на моем члене, чуть прикусив свои губки и поволокой подернув глаза …

С каждым ее качком на меня накатывались все новые волны наслаждения, становившиеся все более невыносимее. В какой-то момент, почувствовав, что больше не могу себя сдерживать, чуть подался вперед, сильно надавив на ту, непонятную для меня преграду.

Ирка ойкнула, и резко отстранилась от меня.

—Ты что делаешь, дурак?

Но я ее уже не слышал. Словно сорвался: спихнул ее с себя , обхватил член, который вырвался на свободу и как никогда до этого, яростно повел его к финишу.

Сознание помутилось. Волны наслаждения перехлестывали. Но все же, даже между ними я увидел, … нет, скорее почувствовал, что и с Иркой

происходит тоже, что и со мной. Ее рука трудилась между ног с не меньшей скоростью. Она изогнула спину назад, и изо рта раздавились тихие, но отчетливые стоны…

….мы кончили почти одновременно. Со мной до этого такой волны оргазма, захлестнувшей всего до самого основания , еще не было. В глазах стояли какие-то оранжевые круги. В голове шумело. Я с трудом приходил в себя, С Иркой происходило, видимо, тоже самое…

Мы тяжело дышали, старательно отводя глаза друг от друга

Первой заговорила все же она. И о том, на что я не сразу нашелся , что ей ответить.

— Дурак, — для начала сказала она (начало обнадеживало). — Я же просила…

— Ир, извини. Я же не специально, — сказал я, засовывая своего

писуна, уже изрядно сморщевогося, в брюки….

— Ты же мне там порвать все мог, — всхлипнув, сказала Ирка.

Опаньки, только слез мне хватало. Я сел и совершенно не умея как , стал поглаживать Ирку по спине — как их девчонок успокаивать, кто его знает? Ведь все для меня было впервые — и то, что случилось между нами, и вот это: убрать слезы из ее глаз. Тем более, что я совершенно не понимал, о чем идет речь: что порвал, где порвал? Сексуального просвещения тогда не существовало. Уже знакомые выражения «сделать женщиной», лишить невинности», «порвать целку» — для меня эти слова были пустым звуком. Я Знал их, но не Понимал , что они значат.

Ирка перестала всхлипывать, успокоилась. И вдруг снова меня ошарашила. Вопросом.

— Саш, а у тебя что-то не так?

— Ты о чем?

— Ну, это, — она кивнула головой в сторону моего междуножья.

— Чегой-то ты? — вскинулся я. — Ведь все нормально было. Даже чуть больше того . Вон как ты испугалась…..

— Да-а-а-а… — Ирка помялась. — Только вот… Только..

— Ну чего «только»? — не выдержал я

— А ты не обидишься?

— Слово даю.

— Честно?

— Честно…

— Саш, а почему у тебя ничего не было?

— Чего не было?

— Ну этого… Ведь когда мальчики Это делают, то тогда ….. Ну это, ну потом, когда они совсем… — Ирка мялась, не зная как сказать.

— Кончают, что ли? — помог я ей.

— Ну да… кончают, — с трудом выговорила она это слово. — У них всегда что-то такое вытекает… Белое и тягучее. А вот у тебя не было..

Меня бросило в жар. Мало того, что этот вопрос меня мучил самого, еще после той истории в подъезде, а тут его еще задает не кто-нибудь, а

девчонка, с которой мы фактически только что сделали ЭТО. Обожгла мысль, а что если я действительно какой-то ущербный? Но сейчас главное не это, важнее, что ответить…. А, правильно говорят: лучшая атака — нападение.

— А ты откуда знаешь? что уже с кем-то этот делала?

— Ты что, никогда!

— Но ведь знаешь?

— Мы с девчонками говорили.

— С девчонками?

— С девчонками…

— И с мальчишками… А они еще и показывали.

— Дурак! Идиот! — Ирка вскочила, явно взбешенная.

Нет, ну какие они, девчонки, все-таки странные. После того, что между нами было, вдруг из-за какой-то ерунды так взбрыкнуть! Вроде и не сказал ничего такого, а она сразу в бутылку полезла. У нас у мужиков совсем не так.

Ирка, не взглянув на меня, схватилась за канат, спускавшийся из чердачного окна. Я хотел ее остановить, черт его знает: чувствовал себя виноватым, сам не знаю почему…

— Ир, ты Сашку не видела? — услышал вдруг Ленкин голос снизу, - он не на чердаке?

— Не видела… И видеть его не хочу!

Я замер. Понял, что Ирка не хочет, чтобы никто, даже Ленка, не знали, что мы были вдвоем на чердаке …


ЗАКЛЮЧИТЕЛЬЕЫЙ АККОРД

Все последующие дни Ирка старательно избегала меня. Ни на обед, ни на завтрак, ни на ужин она не приходила на нашу кухню. Анна Семеновна сказала, что Ирка приболела, и еду ей приносят в комнату.

Меня это и радовало, и нет.

Радовало, что не нужно было смотреть ей в глаза. После того, что произошло между нами, испытывал острый необъяснимый стыд.

Не радовало то, что я отчетливо понимал – готов все отдать, чтобы повторить все заново, от самого начала до конца…

Несколько дней спустя я выводил своего железного коня — велосипед и столкнулся с Ленкой. Мне почему-то не казалось странным, что с Ленкой я тоже не встречаюсь. Было это как – то само собой, что если меня избегает Ирка, то и Ленка , наверное …

— Саш, прокатишь?

Я неопределенно пожал плечами:

— Садись…

Мы все лето возили девчонок на великах: на запруду, в кино… И просто так катали. Я всегда старался, чтобы со мной была Ирка. Совершенно не имея ввиду, что в итоге с нами приключилось. Ирка просто была легче Ленки, везти ее было проще. А потом, Ленка всегда садилась не на багажник, а забиралась на раму. Андрюшке это почему-то нравилось, а мне было жутко дискомфортно. Один раз так прокатил: Ленка для упора вцепилась руками в руль, и сама того не желая, подруливала при езде…

— Я на раме, ладно? — не спросила —означила она свое место на моем велосипеде. Я снова пожал плечами.

Минут десять мы ехали молча. Вокруг красиво умирало лето. До сентября оставалась целая неделя, а зелень уже явно сдавала свои позиции, седела концом года – желтыми и бордовыми красками. А то и вовсе сброшенной листвой, которая шуршала под шинами велосипеда…

Ленка не спрашивала и не предложила, куда ехать. Я тоже ничего не сказал. Я просто крутил педали по давно накатанному маршруту. К запруде . И мне все больше становилось не по себе. Я вдруг начал понимать Андрюшку, который в отличие от меня упорно старался, будь то Ленка или Ирка, посадить девчонку именно на раму, а не на багажник…
Мой нос зарылся в ее пышную копну волос, тело плотно прижалось к ее телу, а плечи непроизвольно, обхватывали ее плечи…Я перехватил руль, накрыв своими ладонями Ленкины…

— Так рулить удобней, а то ты мне мешаешь, — буркнул я ей в ушко.

Ленка поежилась как от щекотки и вдруг сказала:

— А ты знаешь, Ирка уехала…

Я чуть руль не выпустил, мы круто вильнули, но не упали.

—Уехала… и уехала,— выдавил я из себя. Хотя в этот момент я был готов кричать от навалившейся тоски. Уже не было той раздвоенности внутри меня : хочу я видеть Ирку снова или нет — хочу, очень хочу. И понимал при этом, что никогда ее больше не увижу.

— Осторожней, свалимся, — сказала Ленка.

Я ударил по тормозам.

— Давай передохнем чуток.

Мы сидели на обочине и молчали. Совсем еще недавно, всего-то два месяца назад, вместе, вчетвером собирали здесь землянику. Сорвав травинки, нанизывали на них ягоды как шашлык на шампур и хохоча мерялись, кто больше собрал… И вот теперь — ни земляники, ни…Ирки. Я искоса посмотрел на Ленку. Она молчала о чем-то своем. Упершись руками в землю, подставив лицо последним лучам летнего солнца.

Погода в конце августа непредсказуема как девчонка. Только что синь по всему небу, и вдруг его наполовину заволокла чернота. Первые тяжелые капли вспахали пыль на дороге , ударили по нам с Ленкой , и почти сразу словно ведро сверху опрокинули.

— Давай скорей садись, - вскочил я , хватая велосипед, — назад поедем!

— А вот и не поедем, — пристально глядя на меня, сказала Ленка.

— Ты чего? Дождь же, промокнем насквозь…

— А что, разве здесь от дождя спрятаться негде? — хитро прищурившись , спросила Ленка.

Я чуть не задохнулся. Неужели она знает? В принципе, ничего в этом такого нет. Но мы с Андрюшкой дали друг другу слово, что о нашей землянке-шалаше не узнает никто. Даже девчонки.

— Ну и что? — вперилась в меня глазами Ленка, — скажешь здесь негде от дождя спрятаться?

— Нет, ну почему, — не глядя на нее, сказал я. — Есть одно место…

— Ну так пойдем быстрей, а то вымокнем все насквозь….

Мы не прошли и половины пути по тонущей под ногами от хвои и мха еле угадываемой тропинке, которая вела к только мне и Андрюшке известному убежищу, как ливень перестал.

— Ливень перестал, — сказал я

— Ага, и снова начнется. Смотри, тучи, какие по всему небу, —

Ленка явно хотела оказаться в этой землянке, понял я. Не понимал только, зачем ей это надо?

… Еще в самом начале лета, когда ходили на рыбалку, мы с Андрюшкой обнаружили почти у самой запруды идеально убежище, созданное самой природой. Полу овраг заканчивался достаточно глубокой пещерой. Оставалось лишь чуть ее докопать и выложить внутри лапами ельника. И такими же лапами забросать сверху, чтобы она была незаметна.

— Все, пришли, — сказал я.

Ленка завертела головой, и я засомневался: а может, Андрюшка и не показывал ей наше логово, а так просто в разговоре ляпнул, что, мол, такое есть…

Вход в схрон был забросан лапником, так что со стороны чужой человек не обнаружит. Я отбросил ветки в стороны, открыв вход в лаз.

— Вот, — сказал я, и добавил, съехидничав: в принципе здесь можно даже наводнение переждать, не то, что ливень…

Ленка, чуть пригнувшись, заползла в пещеру. Я следом.

— А здесь классно, — усевшись на лапнике, сказала Ленка.

Я, устроившись рядом, хмыкнул неопределенно.Чувствовал как-то не в своей тарелке. Одному здесь было бы достаточно комфортно. Да и если даже с Андрюшкой.… А вот так, вдвоем с девчонкой. Пусть мы уже и
знакомы не первый день… Но что-то напрягает. Что-то томительно возбуждающе. Ведь вольно невольно, мое тело касалось Ленкино

— Саш, отвернись, — сказала Ленка

—Чего вдруг? — спросил я

— Я футболку сниму, мокрая же насквозь….

У меня по спине пробежали мурашки, хотя с чего бы ? На пляже девчонки раздевались, и как бы все это естественно было. А тут, от ее слов почувствовал страшное возбуждение

— Снимай, не смотрю, — сказал я. И для верности отвернулся.

Есть все-таки какое-то дополнительное чувство у человека. У мужика. Именно им я себя и почувствовал, когда даже не видя, понял , что Ленка стянула с себя футболку, вылезла из нашей пещерки и повесила ее куда-то на кусты, просушиться. А потом забралась обратно.

Я сидел, не шелохнувшись, твердо соблюдая данное Ленке слово не подглядывать

Ленка забралась обратно и села, прислонившись спиной к моей.

По моей спине побежали мураши. Я чувствовал, словно видел, что Ленкину спину не сжимает посередине полоска ткани. А значит, вместе с футболкой она сняла и лифчик. А значит, повернись я, увижу.… А сняла она все с себя для того, чтобы, значит.… А черт его знает, что это значит!

—ф-у-у-у, — выдохнула вдруг она. — Какой ты мокрый,.. Сними рубашку. И чуть отодвинулась

Я сбросил мокрую рубашку и снова придвинулся спиной к Ленкиной спине…

Томительно долго мы сидели молча, телом, спинами ощущая друг друга

—Саш, а ты трус? — спросила вдруг Ленка

Я было вскочил, больно ударившись башкой о низкий потолок нашего убежища и водворился на место.

— Ленка, если бы ты не была девчонкой, — процедил я сквозь зубы.

— Саш, мне хорошо так было, когда ты ко мне спиной прижимался…

У-у-ух ,вы, Евины дочери. Весь мой запал моментально сгорел. Я снова прислонился к Ленкиной спине, чувствуя, как между нами возникает какая-то необъяснимая словами, и даже не физическая, но связь…

— Саш, а правду ты мне можешь сказать?..

— Ленк, я тебя честно понять, какую еще правду?

— А помнишь, мы после кино шли, гроза была?

Я промолчал, вспоминая.

….Не помню почему, Андрюшка с Иркой на тот сеанс не пошли. Пошли мы с Ленкой. Когда возвращались обратно, разыгралась страшная гроза.

Я никогда не боялся ни грома, не молний, но тут так громыхало над головой, что чуть, не приседал. И громыхало на сухую, что противно,

дождя не было. .. Впервые, за мою короткую тогда жизнь мне по-настоящему было страшно перед природой…. Но мог ли я этот страх показать кому-нибудь, тем более девчонке? Когда на следующий день Ленка рассказывала, смеясь, как мы возвращались под орудийные залпы природы, я держал марку, в том смысле, что это все, мол, фигня: я бы и извержения вулкана не испугался бы…

— Скажи, только честно, тебе в ту грозу страшно было?

— Честно? — я замялся. Сказать правду? Трусом представить себя перед девчонкой? Пусть даже мы больше никогда и не встретимся. … Да никогда!

— Не было мне страшно!

— Честно?

— Честно! — соврал я. Хорошо, что мы сидели спина к спине, и потому она не могла видеть, как все мое лицо покрылось краской стыда.

— А тогда докажи, что ты действительно смелый, — сказала Ленка

— А как?

— Выеби меня…

О как!

Как бы объяснить… Вот кошку гладишь, она мягкая, она и пушистая. И урчит, и мурлыкает... И вдруг как когтями цапнет!

Вот такая у меня была первая реакция на сказанное Ленкой. Нервная какая-то. Меня даже дернуло в сторону. Словно, снова под-дых впарили. Чуть не задохнулся. От самого слова. А когда стал отходить от шока сказанного Ленкой, грубость слова стала, словно луковица сбрасывать с себя шкурки, пока не обнажился острый, едкий, голый и такой влекомый смысл сказанного.

— Ну, что молчишь?

Тогда с Иркой на чердаке было все проще. Произошло как-то само собой. А сейчас я должен, нет, обязан делать то, чего никогда не делал специально. Меня сковывала даже не робость первых действий ( хотя , что скрывать - было это во мне…) А с другой стороны – Ленка же сама сказала, значит ждет от меня этого.

Я медленно повернулся в пол оборота и глазами уперся в Ленкины глаза…..

Она их не отвела . Смотрела насмешливо. Но я увидел: Ленкины глаза не только смеялись, но и боялись. И вот это-то меня ободрило, добавило решимости.

— Ну, чего так смотришь? Мне Ирка все рассказала…— часто задышала Ленка. — А думаешь, только вам мальчишкам Это надо? Я тоже хотела… с Андрюшкой. Здесь…А он не смог. Испугался… и убежал… А ты — не трус… Ты ведь — не трус? Ты вот ведь даже грозы не испугался. Вот и докажи, что не трус…. — Ленка выдавливала слова через силу

Мы уже не сидели спиной друг к другу. Ленкина грудь касалась моего голого тела. Меня сводили с ума ее напрягшиеся соски, упершиеся в меня.

Но…. Но я не знал, как начать.

Плюнув на все, обхватил ее руками и повалил на спину.

Ленка завопила во весь голос, и я вскочил как ошпаренный, не понимая, что сделал не так. .

Но Ленкина реакция меня ввела в ступор лишь на секунду. Вдруг она разразилась хохотом. Смеялась так заразительно, что невольно стал ей подхохатывать…

— Ты чего? – наконец, выдавил я из себя.

— А ты вот сам на эти иголки ляжь…

До меня дошло: я опрокинул Ленку голым телом на лапники елок. И невольно поежился, представив, что бы сам испытал в этой ситуации.

Но как говорится, нет, худа без добра. Смех сблизил нас, как тогда, в первую встречу на кухне у Анны Семеновны.

Ленка села на колени, упершись руками в пол нашей землянки. Было в ее позе что-то от зверя: манящее и страшное. Больше она не смеялась. Чуть прикрытые глаза, манящие приоткрытые губки, вздрагивающие, налитые желанием , остро торчащие соски.

Я смотрел на нее. Боялся и не верил, что все Это возможно и доступно.

И уже не мучался мыслями, что и как должен делать. На ощупь нашел сброшенную рубашку, расстелил ее на лапнике.

Ладонями сжал Ленкины подмышки и привлек к себе.

Целоваться, правда, не умел. Ткнулся пару раз неумело в ее губы, но не то мне нужно было в тот момент. Да и Ленке, наверно тоже.

Моя рука блуждала по ее груди , сжимая то левую, то правую, теребя соски между пальцами. Ленка шумно дышала, вся, приникнув ко мне, обхватив меня руками. Вдруг ее рука соскользнула с моего плеча, и я почувствовал, что Ленка расстёгивает мои джинсы. Там-то у меня давно было все в порядке. В вздыбленном порядке.

Ее прохладная ладошка скользнула под резинку моих трусов и легла на вздыбившийся член.

Вот тогда я и научился целоваться. Правда, не говорить же в это ситуации Спасибо? Я просто впился губами в Ленкины губы, раздвинув их языком , и стал гонять ее язык от одной щеки к другой. Такой была моя ей благодарность…

Ленка дышала шумно и прерывисто, при этом медленно и ласково охаживая мой член.

Больше сдерживаться я уже не мог.

Медленно, теперь уже медленно, стал заваливать ее на спину. Ленка не сопротивлялась моему напору. Больше того, я вдруг почувствовал, что это не я ее кладу на лапник, но это она, привлекая , кладет меня на себя. Но мне уже было все равно…

Моя рука гуляла по запретным территориям Ленкиного тела, не встречая ни малейшего сопротивления. Впившись пиявкой в ее губы, не

отдавал команды рукам. Они ее и не спрашивали и не слушали . Они жили своей жизнью. Они трогали, они блуждали, они ласкали, они приносили моей страсти наслаждение.

И это было совсем не то, что с Иркой. Там … Там была все же скорей игра. Игра в познание запретного. Сейчас все было совсем по-другому….

…Десятки лет спустя вспоминаю , что тогда случилось. И уж, извините, сравниваю. Ленка была в этом вопросе профессионалом. Не подумайте ничего плохого. Профессионалом в хорошем смысле этого слова. И в первую очередь для меня..

Странно вообще, как она оказалась в нашей компании. Ее отец был крупным дипломатом. Она и родилась-то где-то между нашей страной и какой-то дружественной республикой.. То, что мы в СССРе могли получать ТОЛЬКО полунамеками, Ленка чуть ли не с подгузников черпала из Плей боя и подобных ему изданий.. Я оказался не просто с опытным в этом вопросе человеком, но очень в этом смысле раскрепощенном

….Ленка выгнула спину и каким-то изящным, еле уловимым движением стянула с себя узкую материю, которую только из вежливости можно было бы назвать трусиками.

Нависнув над ней, упершись руками в землю., несколько минут вглядывался в божественный треугольник. Не веря, что он действительно мне доступен..

Не знаю сколько, как долго бы я прицеливался, но только Ленкины пальцы взяли его нежно, поелозили по своей письке , а потом резко протолкнули в щель между апельсиновых половинок..

Это было удивительное время. Это было время, когда никто не знал абривиатуры СПИД. Не нужно было тогда ничем предохраняться. Тогда можно было только наслаждаться. И мы вовсю наслаждались тем, что взрослые так тщательно скрывали от нас.

Первые свои качки я делал очень медленно, проталкивая своего писуна не на всю глубину развернутой передо мной пещерки. Как бы только означивая в ней свое присутствие. Но с каждым качком я уходил все глубже…И во мне , внутри меня, стало нарастать что-то звериное, что-то, видимо, от далеких предков. И я стал уже не осознавать себя, Ленку, то , что происходит между нами… Кажется, даже рычал, впиваясь в ее губы,

А Ленка отвечала тем же…. Она тоже рычала… она мотала головой … она шла навстречу мне собой, подпихивая мне всей своей развратностью.

Никогда этого во мне не было — все мое существо входило в Ленку, делая не просто качки, но двигаясь членом вправо-влево, вправо-влево...

«Глубже,г лубже», словно двигал мной кто-то

Ленка перестала шумно дышать…

Ленка стала вскрикивать..

С каждым моим качком из ее ротика выскакивал стон.

Это мне тоже было приятно.

Я был на вершине блаженства, как вдруг Ленка обхватила меня руками, низом выскочила из-под меня…. И сразу, обхватив член руками , продолжила ритм….

Я перестал осознавать себя. Я находился где-то там, в запретной территории. Все тело сконцентрировалось в одной точке, в той, которая была в Ленкиных руках…. И вдруг словно что-то во мне взорвалось…. Взрыв! В клочья! Я умер!

…я не умер….какие –то толчки в мозг. Я понемногу возвращался в этот мир.

Когда оранжевые круги погасли в глазах, первое ,что увидел – ужас в газах Ленки.

«ну вот, опять что-то не так, подумал я… Что ж я такой: сначала Ирка в слезах, теперь вот и Ленка… Что ж со мной не так?»

…Ленка в слезы не ударилась. И заговорила со мной на удивление очень спокойным голосом. Больше того, она продолжала медленно подрачивать мой член…

— Саш, почему ты сразу мне об этом не сказал?

— О чём?

— Ведь плохо могло все закончится, - словно не слыша моего вопроса, продолжала Ленка. – Ты сам-то, понимаешь, что могло случиться?

— Что? – непонимающе спросил я.

— Да если бы ты все Это в меня слил? — не выдержав , крикнула Ленка.

Я чуть приподнял голову: по всему Ленкиному телу : чуть выше лобка, больше — на животике, и даже под левой грудью в лучах заглянувшего в нашу пещерку солнца блестели какие-то непонятные капли: от прозрачных до совершенно белых.

— Что это? — удивленно спросил я.

— Он еще спрашивает…. Я, дура, Ирке поверила… А если бы не соскочила вовремя? Ты же кончил. КОНЧИЛ! Кончил по-настоящему. А если бы в меня?..

Ленка говорила еще что-то, но я не понимал, что она говорит. Все ее слова были для меня единой божественной музыкой: Я—КОНЧИЛ!. Я кончил по-настоящему… Значит, я – не ущербный. Значит, я – такой же как все!

Ленка говорила еще что-то, но я ее уже не слушал. Медленно поднялся с нашего ёлочного ложа. И, видимо, было что-то такое в моем взгляде, что Ленка поперхнулась словами.

Ленка была теперь для меня пластилин, с которым я был волен, обращаться грубо нежно. Почему-то Ленка поняла это также, во всяком случае, она позволяла делать мне с ней всё.

ВСЁ, что я на то время знал.

А знал, к сожалению, мало: мял её груди, теребил писку, гладил животик….Верхом моих сексуальных «извращений» стало поглаживание оголенной головкой члена Ленкиной писки….Ленка уже не просто не сопротивлялась. Она зажала руками свои груди и со стоном мотала головою из стороны в сторону.

Я больше не мог сдерживаться. Сидел на коленях, развел ее ноги в стороны, забросил себе за спину, резко пропихнул свой член между ее половинок и начал.

Говорят, половой акт длится от 10 минут… Не знаю. Секундомера тогда у меня не было….Помню лишь, что когда началось щекотание в низу живота , которое быстро стало перемещаться к основанию, я резко выдернул член и сам повел себя к завершению. Когда из оголенной головки вылетела первая длинная струя, вдруг отчетливо вспомнилось сказанное Лёшкой Галкой тогда, в том заплёванном подъезде «Да это же самое лучшее, что есть в жизни….»

…Я кончал долго. Из меня выплеснулось еще три или даже пять струй. Потом приник всем телом к Ленке и долго ее целовал: в губы, шею, плечи….


ЭПИЛОГ



…Прошло много лет. С девчонками после того лета я больше не встречался. Но они всегда были рядом со мной. В мыслях. Тем более, что постоянно, сами того не желая, напоминали о себе.

Афиши с Иркой часто вижу в Москве — она стала очень известным аккомпаниатором при популярном певце. Правда, баян сменила на фортепиано. Несколько раз давала сольные концерты. На одном я даже был. Но к ней не подошёл. Почему-то показалось, что ей будет неприятна встреча со мной.

А Ленка стала актрисой. Достаточно часто вижу ее в телевизионных сериалах . Не на главных ролях, но и не последних. И очень, хочу сказать, не последняя получилась из нее актриса. Будь время чуть раньше,

снимайся у режиссёров, которые, к сожалению, ушли из жизни, про неё бы мы сейчас говорили, как о Звезде….Ей я тоже не стал напоминать о себе.


Зачем ? То было детство, сейчас и у неё, и у Ирки совсем другая, взрослая жизнь.

.. Да и сам бы не стал всё это вспоминать на бумаге, если бы не та моя эта командировка в Сергиев Посад. Если бы не проезжал станцию «55 км», теперь называющуюся «Радонеж»….

Об одном мечтаю, вдруг доведется им это все прочитать. Благодарность пусть тогда от меня примут. От всего моего сердца. Спустя годы