Первая дружба - навеки
     Детские клятвы - до гроба...
     Где ты теперь, мой друг?
     Анатолий Штейгер
     
     
     В тот год мне исполнялось четырнадцать лет, и родители, решив, что я уже достаточно взрослый, отправили меня на всё лето на юг - в станицу к бабке. Был я в станице лет в семь или восемь, мало что помнил и потому ехал не без некоторой опаски... каких-либо друзей или хотя бы знакомых у меня там не было, и чем я там буду заниматься, я совершенно не представлял. Но дома затевался грандиозный ремонт, предполагалось, что растянется он до сентября, и родители твердо решили меня сплавить. Спорить с ними было бесполезно. Так в самом начале июня я оказался за несколько тысяч километров от дома, и, что самое главное, я впервые был без родительской опеки, которая к тому времени уже начинала меня порядком тяготить.
     Станица оказалась большой, утопающей в зелени... Буквально сразу же, в первый день, выяснилось... по соседству с бабкиным домом, или, как там говорили, хатой, живёт Димка, с которым я тут же и познакомился. Точнее, познакомился он со мной, крикнув мне из-за невысокого покосившегося забора...
     - Привет!
     - Привет, - отозвался я, обернувшись. Пацан, стоявший за забором, был вихраст, симпатичен и смотрел на меня, не скрывая доброжелательного любопытства.
     - Ты к бабке Нюре приехал? В гости?
     - Да.
     - Тебя как зовут? - спросил он.
     - Андрей...
     - А меня Димка. Ты что-нибудь в мотоциклах понимаешь?
     - Нет, - я отрицательно потряс головой.
     - Ну, ладно... Перелазь через забор, я покажу тебе свой моцик, - сказал он так, как будто мы знали друг друга по меньшей мере сто лет.
     Так состоялоь наше знакомство. Я перелез через забор, мы пожали друг другу руки, и... для меня началась новая - деревенская - жизнь.
     Димка, как вскоре выяснилось, оказался пацаном весёлым и неугомонным. Он постоянно что-то изобретал и придумывал, что-то организовывал и чем-то увлекался. Моциком оказался старенький мотоцикл "Восход", на котором Димка носился по станице, иногда - сняв глушитель, и еще ездил за травой для кроликов, которых он разводил. Моцик постоянно ломался - Димка его постоянно ремонтировал, причем, ремонтировать моцик Димке доставляло удовольствие. С Димкой мы оказались ровесниками, довольно быстро сдружились, через него я перезнакомился со всеми остальными ребятами, и уже через неделю я чувствовал себя настоящим аборигеном.
     Еще через неделю Димка потянул меня с ночевкой на рыбалку...
     Клёв начинался рано утром, мы посидели у костра, Димка вздохнул и первым полез в шалаш.
     - Давай спать, - сказал он из темноты, сладко зевая. - Завтра с утра нужно клёв не проморгать.
     Костёр, который мы разожгли, погас... Звёздное небо висело над миром... рядом, словно соревнуясь, орали лягушки, и мир, огромный и необъятный, был преисполнен таинственного великолепия...
     Я еще несколько минут посидел на берегу и тоже полез вслед за Димкой. В шалаше было темно и уютно, спать не хотелось.
     - Андрюха, хорошо в городе жить? - задумчиво спросил меня Димка.
     - Нормально, - я неопределенно хмыкнул. В данный момент мне очень даже нравилось жить в станице.
     - Андрюха... - снова нарушил молчание Димка, - а ты... ты уже пробовал?
     - В смысле? - не понял я.
     - Ну, ебался с кем-нибудь?
     - Ну... - я на секунду запнулся и, сам не знаю зачем, соврал... - Ебался. - И, помолчав еще секунду, добавил... очевидно, для большей убедительности... - Ебался, и не с одной. В городе это просто...
     - А у тебя их сколько было?
     - Три, - сказал я.
     Мы помолчали.
     - А в жопу... - снова нарушил молчание Димка, - в жопу ты ебался?
     - Ну, - отозвался я. - С одной... Мы её с Лёхой, с одноклассником, в жопу пёрли...
     - Врешь ведь... врешь, да? - Димка пошевелился и, не давая мне ничего возразить, вдруг придвинулся ко мне вплотную, так что я ощутил на своём лице его горячее дыхание. - Андрюха, а хочешь... хочешь сейчас поебаться?
     - С кем? - почти машинально проговорил я, не успев даже толком уловить, какой смысл может содержаться в Димкином вопросе здесь, в шалаше, где никого, кроме нас, сейчас не было.
     - Со мной, - отозвался шепотом Димка. - Хочешь? Как с бабой...
     Я почувствовал, как огнем вспыхнули мои щеки.
     - Как - как с бабой? - прошептал я, и мне показалось, что я не узнал свой голос.
     - В жопу... хочешь? Я серьёзно тебе говорю... давай! - Димка вдруг навалился на меня, обхватив руками мои голые плечи, и горячо зашептал, задышал прямо в моё лицо... - Я тебе дам... хочешь?
     - Ты... ты серьёзно? - после секундного замешательства пробормотал я, с каким-то сладким ужасом ощущая, как в живот мне уперлось что-то большое и твердое - член у Димки стоял торчком...
     Сердце мое лихорадочно застучало... В свои неполные четырнадцать лет я был обычным пацаном с типичной, свойственной этому возрасту, кашей в голове... смутные желания переплетались со страхом, под бравадой скрывалась неуверенность, какая-то случайная информация обрастала домыслами, полнейшая неискушенность прикрывалась враньём о мнимых успехах... как всякий нормальный пацан, я тайно занимался онанизмом, одновременно и стыдясь этого занятия, и испытывая к нему непреодолимое влечение. О сексе с парнями я никогда не думал - все мои познания в этой области сводились к нескольким словам, которые я если и употреблял, то, подражая окружающим, исключительно как ругательства. То, что этими словами нужно ругаться, приходило извне и усваивалось в голове как должное... "пидор", "педик", "пидарас"... смысл, стоящий за этими словами, был для меня лишен конкретики, и поскольку слова употреблялись исключительно как ругательства, то, естественно, и сами действия, стоящие за этими словами, воспринимались мною как нечто плохое, ненормальное и даже позорное... Словом, извращение. Иного не предполагалось...
     И вот... Я лежал под Димкой обескураженный, сбитый с толку... То, что он предложил мне, было настолько неожиданным для меня, что я на какой-то миг растерялся. Мне вдруг вспомнился эпизод из книги Ремарка "Возлюби ближнего своего", которую я прочитал за месяц до этого. Там, изображая пребывание главного героя в тюрьме, Ремарк пишет... "Профессора выпустили через четыре недели. Вора - через шесть недель; растратчика - на несколько дней позже. В последние дни он пытался склонить Керна к педерастии, но Керн был достаточно силён, чтобы держать его на расстоянии. В конце концов, ему пришлось нокаутировать его прямым коротким ударом, которому научил его светловолосый студент"... Такая реакция - нокаутировать - вполне соответствовала моему, как мне казалось тогда, единственно правильному представлению, как нужно относиться к "пидарасам"... может, подумал я, мне следует сейчас нокаутировать Димку? И тут я вдруг почувствовал, как мой собственный член - помимо моей воли - стал стремительно увеличиваться, наливаясь упругой горячей твёрдостью...
     - Серьёзно... а ты что - не хочешь? - в голосе Димки послышалось легкое удивление.
     - Кто? Я?
     - Ну, не я же... - Димка, лежа на мне, шевельнулся.
     В шалаше было жарко, темно... Кричали лягушки...
     Я лежал под парнем, своим ровесником, у меня был стояк, я чувствовал, как сладким ознобом наполняется мое тело - вопреки всем моим представлениям об этом... и - совершенно не знал, что мне следует делать дальше. С первого дня нашего знакомства, на протяжении двух недель, Димка ни единым словом не дал повода что-то такое заподозрить, и вдруг... кто он? пидарас? Слово "пидарас" у меня ассоциировалось с чем-то большим и волосатым...
     Почему "пидарасы" должны быть волосатыми, я не знал... Очевидно, волосатыми в моем представлении они были по той же самой причине, по какой я считал одно время, что если заниматься онанизмом, то на ладони от такого занятия обязательно будут бородавки...
     - А если кто-то увидит? - спросил я.
     - Кто здесь увидит? Давай...
     - Подожди...
     Лежа под Димкой, я лихорадочно думал, как мне следует поступить... Согласиться?.. попробовать?.. или - оттолкнуть сейчас Димку, вырваться, выскочить из шалаша?.. это сделать ещё не поздно... а в шалаше - темно, уютно... и у меня стояк... и вообще... я поймал себя на мысли, что мне хочется... да, мне хочется попробовать то, что предложил Димка...
     - Ты что - не хочешь? - тихо засмеялся Димка, обжигая меня горячим дыханием. - Никого ведь нет... чего ты боишься? Я сейчас лягу, как нужно, а ты... в очко меня... понял? Давай, раздевайся!
     Он первым стянул с себя джинсы и плавки. В темноте смутно забелела его голая попа... Я медлил... Ну, засмеюсь я сейчас... выскочу, обзову его "пидарасом"... или скажу ему с чувством неоспоримого превосходства... "Я, Дима, этим не занимаюсь, я не пидор..." - ну, допустим, скажу ему так... и что? Что я от этого выиграю? Докажу себе - ему? - что... что я докажу? - что я, в отличие от него, нормальный пацан?..
     - Ну, ты чего...
     - Сейчас...
     В конце концов, не он же мне будет засовывать, а я ему... Сердце колотилось... меня жгло любопытство, мне было страшно и стыдно, будто Димка предложил мне что-то заведомо непристойное, и вместе с тем всё сильней и сильней мне хотелось испробовать, испытать то, к чему он меня так откровенно подталкивал...
     - Сейчас, - передразнил меня Димка... и вдруг, резко наклонившись надо мной, безошибочно припал своим ртом к моим губам, разжал их кончиком языка и, вобрав в свои, больно - и сладко! - засосал меня в губы... и в ту же секунду я почувствовал, как рука его, скользнув по моему телу, через брюки сжала мой напряженный, колом торчащий член.
     - Разве так можно? - ошалело прошептал я, с трудом переводя дыхание.
     - А почему нельзя? Давай... снимай штаны... - отозвался Димка, и тут же, не дожидаясь, сам расстегнул зипер на моих джинсах. Его рука коснулась моего члена...
     Всё, я уже не раздумывал! То внешнее, что было привнесено в мое сознание, вдруг испарилось, в один миг исчезло - и, подчиняясь непреодолимому желанию, сладостной волной прокатившемуся по всему моему телу, я быстро стянул с себя джинсы и плавки... напряженно вытянувшийся мой член упёрся Димке в ногу, а Димкин член - мне в живот, я прижал Димку к себе, наши голые тела вдавились одно в другое, Димкины ноги оказались между моими ногами, руки наши переплелись, горячие и нахальные Димкины губы ненасытной присоской впились в мои, язык его уверенно проскользнул мне в рот, а мой язык очутился во рту у Димки... - и почувствовав, как сладчайшее наслаждение ознобом охватило всё моё тело, я изо всей силы прижал Димку к себе, тоже начал его тискать, сосать и лапать, с каждой секундой всё больше и больше испытывая от всего этого жаркое, ни с чем не сравнимое чувство сладостного озноба, так что казалось, что каждую клеточку моего мальчишечьего тела начинают покалывать невидимые иголки...
     - На, намазывай, - разжав свои объятия, Димка сунул мне в руки круглую плоскую баночку.
     - Что это? - не понял я.
     - Вазелин. Мажь...
     - Как? Весь хуй?
     - Ты что - дурак? - Димка тихо засмеялся.
     - Почему дурак?
     - Потому... дай сюда, я сам смажу, - он взял у меня баночку. - Видно, очко у той девки было железное...
     - У какой девки?
     - Какую ты в жопу ебал... на сухую ебал её, что ли? - Димка опять засмеялся.
     Я промолчал. А что я мог сказать? Димка зачерпнул из баночки пальцем немного вазелина и, оттянув на моём члене крайнюю плоть, обильно размазал вазелин по головке. Потом, сунув руку себе между ног, прошептал, поясняя...
     - Норку тоже смазать надо...
     В шалаше запахло вазелином. Димка вытер палец о край покрывала, которое мы принесли с собой, и тут я совсем некстати подумал, что мы с Димкой, наверное, как "пидарасы"... ну, и пусть! плевать! - отмахнулся я от этой мысли. Димка лёг на спину, поднял вверх полусогнутые в коленях ноги и, когда я, стоя на коленях, пристроился к его заду, положил ноги мне на плечи, а руками сильнее раздвинул свои ягодицы.
     - Всовывай! - тихо скомандовал он.
     Для удобства я немного присел и, держа член у основания, ткнул им Димке между ног.
     - Выше... выше немного... - донёсся до меня Димкин шепот, и, повинуясь этому шепоту, я послушно направил член вверх. - Ещё чуть выше... - снова прошептал Димка. Член скользнул между его ягодицами и открытой головкой упёрся в очко, словно в маленькую воронку. - Вот так, нормально... давай, засовывай... только не сразу, понемногу...
     Я надавил... и - стал медленно вводить свой член в расширяющееся под его напором заднепроходное отверстие... Вот оно, запретное и всем доступное, сладкое, но многими неиспытанное и неиспитое наслаждение!.. Димка скрипнул зубами и закусил губу, тело его напряглось... а я почувствовал, как головка, словно провалившись, вскользнула в Димкину норку вся, целиком... опираясь на руки, нависнув над Димкой, я надавил ещё, и член впритирочку заскользил дальше, в горячее, плотно обжимающее отверстие...
     - Ещё... - выдохнул Димка прерывисто и тихо, - суй глубже...
     И когда я засунул весь член полностью, по самые яйца, он облегченно выдохнул...
     - Всё... теперь давай, жарь...
     Но мне уже ничего не нужно было говорить - в шалаше было темно, душно, и я, чувствуя своим членом горячую обволакивающую глубину покорно лежащего подо мной Димкиного тела, с упоением начал ритмично двигать задом, стараясь вогнать как можно глубже...
     Утром, конечно, мы проспали - проснулись, когда солнце было уже высоко в небе... Первым проснулся я. И только я приоткрыл глаза, как в то же мгновение вспомнил, что между нами произошло... и как мы разговаривали о бабах - как Димка расспрашивал меня, выясняя, сколько их у меня уже было, а я ему врал, отвечая, что три... и как он вдруг на меня навалился, совсем неожиданно лёг на меня, а я растерялся, не зная, как поступить, что делать... и как он засосал меня в губы... и как, оба голые, оба с напряжено торчащими членами, мы обнимались с ним, прижимаясь один к другому, лаская один другого... и как я тоже сосал Димку в губы, лапал его, трогал его член... а потом появился вазелин... Я невольно пощупал рукой свой член, словно не веря, что всё это было... Всё это было со мной... со мной... со мной... кто теперь я? "Пидарас"?..
     Приподнявшись, я посмотрел на Димку. Он безмятежно и крепко спал, тихо посапывая во сне... и я, пользуясь тем, что он спит, стал жадно рассматривать его - уже совсем другими глазами, продолжая лихорадочно прокручивать в голове то, что было дальше... то, что было потом, казалось фантастикой... Димкина норка эластично обжимала мой член, я скользил им, нависая над Димкой, и это не шло ни в какое сравнение с суходрочкой - я ебал по-настоящему, и то, что это была не девчонка, а парень, не имело в тот момент ровным счетом никакого значения... а потом стало так приятно, так невыносимо приятно... неужели это всё было на самом деле - здесь? вчера? со мной?..
     Я рассматривал спящего Димку со смешенным чувством любопытства и ещё чего-то такого, чему я не мог найти определения... губы, которые я целовал вчера, чуть заметно, неуловимо почти, смешно шевелились... Димка - "пидарас"... я его выебал в жопу... и, глядя на него, я поймал себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к нему, прижаться, ощутить на лице своём его дыхание, - я почувствовал, как член мой в плавках наливается горячим напряжением... да, это был кайф! И Димкины руки, и его губы, и его шепот, и все его тело, послушное и горячее, и его норка, туго обтягивающая, - всё... всё доставило мне вчера ни с чем не сравнимое удовольствие!.. Я его выебал, он "пидарас"... а я? кто я?.. Димка тоже хотел мне вставить, но у него ничего не вышло... очко моё не разжималось, мне было больно... и, кроме того, кончив, я впал в какую-то апатию - мне уже ничего не хотелось, я словно выдохся... и Димка, предприняв несколько попыток вставить свой хуй в моё смазанное вазелином очко, но так и не добившись желаемого, сам себе сдрочил кулаком, - лежа рядом, слыша, как он сопит в темноте, я думал, что всё это, наверное, нехорошо...
     Член мой стоял... глядя на спящего Димку, я совершенно неожиданно поймал себя на мысли, что, думая о вчерашнем - о том, что между нами произошло, я вновь начинаю ощущать всё возрастающее желание... Волосы у Димки во сне спутались, мочки ушей были розовые... как у девочки, - подумал я, чувствуя прилив жаркой нежности... сейчас он проснётся, и - как мы посмотрим в глаза друг другу? В голове моей всё смешалось... всёвозрастающее желание, это внезапно возникшая нежность, чувство неясной, смутной вины перед Димкой, что я не смог доставить ему того удовольствия, какое доставил он мне, почти физически ощущаемое воспоминание о вчерашнем удовольствии... и - чувство стыда, не дающая покоя мысль, что всё это запретно, ненормально, позорно... мы - "пидарасы"... "пидарасы", "пидарасы" - стучала в моей голове всё отравляющая мысль...
     Димка пошевелился. Я торопливо откинулся в сторону, стремительно выдернув руку из своих плавок. Нежность исчезла, и в голове лихорадочно забились, запрыгали совсем другие мысли... вот он проснётся сейчас... он откроет глаза, и... что? как мне теперь вести себя с ним? кто мы теперь? как мы теперь вообще посмотрим в глаза друг другу?..
     Димка, заёрзав, открыл глаза.
     - А... ты проснулся уже, - он, посмотрев на меня, улыбнулся. - Клёв мы, конечно, с тобой проморгали?
     - Да, - лаконично отозвался я.
     - Ну, ничего... еще порыбачим...
     Мы помолчали. Было видно, что Димке тоже немного не по себе... или он уловил моё напряжение и тоже замер, затаился, не зная, куда теперь всё повернётся?
     - Пойдём искупаемся... - не то спросил, не то предложил мне Димка и, не дожидаясь моего ответа, зевая и на меня не глядя, полез из шалаша. Я, помешкав секунду, вылез за ним.
     Солнце было уже высоко. Пахло травами. Стояла тишина, и всё вокруг полыхало зноем... Димка, по-мальчишески стройный, стоял у кромки воды в голубых узеньких плавках, туго обтягивающих его зад... Я отвернулся...
     Весь день прошел для меня под знаком осознания, осмысления того, что случилось... Димка ни словом, ни намеком не обмолвился о том, что между нами произошло. Мы искупались, к обеду вернулись домой, и до вечера я промаялся во дворе, вновь и вновь прокручивая всё происшедшее... Я не шел к Димке, и он тоже не шел ко мне. Я слышал, как он возится с мотоциклом, как гремит за забором ключами, и мне казалось, что дружба наша, так легко и естественно начавшаяся в первый день моего приезда, кончилась.
     Под вечер Димка крикнул мне из-за забора...
     - Андрюха! За травой поедем?
     Трава предназначалась для Димкиных кроликов, и мы каждый день ездили за станицу, на луг, где набивали две сетки сочной зеленью, и мне нравилось, сидя на моцике сзади Димки, подставлять лицо упругому воздуху...
     - Нет, - отозвался я. - Бабка сказала огурцы полить...
     Это была отмазка. Димка в ответ ничего не ответил. Я слышал, как он, выжав газ, рванул с места... Мне, сам не знаю отчего, захотелось заплакать...
     Вечером к Димке пришли пацаны, из-за забора позвали меня, и мы отправились на школьное поле играть в футбол. Пацаны ничего не знали - с криками, с матюгами носились по полю, я стоял на воротах, и снова было всё как прежде, не считая того, что пару раз я поймал себя на мысли, что слежу я не столько за мячиком, сколько за Димкой, который носился по полю так же, как вчера, как позавчера... так, как будто ничего не было. "Пидарас", - думал я...
     Расходились уже затемно. Сначала шли все вместе, громко разговаривая, жестикулируя, потом пацаны по одному стали сворачивать в свои переулки и улочки, исчезать в своих дворах - и, наконец, последним, пожав нам руки, отвалил в сторону Виталик, и мы с Димкой остались одни - идти нам было еще метров двести.
     - Андрюх, хочешь... в хате душно, я на сеновале спать решил. Если хочешь, приходи - вместе будем... - неожиданно предложил Димка.
     Я растерялся... Целый день я избегал Димку - и то и дело целый день я ловил себя на мысли, что я хочу... я жду от него каких-то слов, какого-то объяснения... целый день я снова и снова прокручивал в своем воображении сцены того, что было в шалаше, мысленно смакуя детали, повторяя Димкины слова - и то и дело целый день у меня, как оловянный солдатик, подскакивал член, и я усмирял его сунутой в карман ладонью, с трудом удерживая себя от суходрочки... целый день я задавал себе одни и те же вопросы, выясняя, хорошо или плохо было то, что между нами произошло, - целый день, боясь себе в этом признаться, я хотел... хотел, чтобы всё повторилось... и вот, когда Димка позвал меня, я растерялся, не зная, что ответить, как поступить...
     - Ну, придёшь? - повторил Димка.
     - На сеновал? Зачем? - я по-глупому ухмыльнулся.
     - Ну... веселее будет, - как-то неуверенно сказал Димка и тут же, словно оправдываясь, торопливо добавил... - Я и в прошлом году на сеновале спал, когда жарко было...
     - Да? Снова мне в жопу дашь?
     Фраза прозвучала грубо, гадко - я сам, едва проговорив это, понял, что сказал Димке откровенную, пошлую гадость, и оттого, что я это сказал, на душе у меня мгновенно сделалось так же гадко и муторно.
     - Псих ты, - вполголоса произнёс Димка.
     - Да? Я псих? А ты, выходит, нормальный? - я проговорил это торопливо, как-то отчаянно зло, и опять, едва это проговорив, я понял, что снова, сам того не желая, ляпнул очередную гадость... боже, что я такое несу?!
     Димка смотрел мне в глаза, не моргая. Я вдруг почувствовал, что краснею. И еще почувствовал... дружба наша... мои отношения с Димкой натянулись, как тетива. Стоит сказать ещё одно слово, ещё одно грубое, неосторожное слово, и... он сейчас мне даст по морде, - мелькнула мысль... Всё смешалось в моей душе... нежность и грубость, страх и желание... все переплелось в один узел, и для того, чтобы этот узел распутывать, чтоб развязывать его, времени у меня уже не было... Димка смотрел молча, не моргая... ну, стукни меня, стукни, дай мне в морду! - мысленно взмолился я.
     - Ладно, как знаешь, - проговорил Димка и, на секунду запнувшись, закусив губу, отвел глаза. - Если не хочешь... конечно, не надо. Только, Андрюха, я попрошу тебя... - он снова запнулся, - ну, ты понял, о чём я...
     - Не понял. О чем ты?
     - Не говори никому о том, что было...
     - А что было?
     Нет, я точно хотел получить по морде... Если б Димка меня ударил, я бы, защищаясь, ударил его тоже - мы бы стали врагами, и тогда сразу бы всё сделалось понятно... он - пидор, а я - нет, и мы враги, и вместе нам не быть... Но Димка, казалось, упорно не замечал моего хамского тона.
     - Так о чем я должен молчать, а? Ты напомни, что было...
     Член у меня, налитый горячей твердостью, стоял, как каменный, и, сунув левую руку в карман брюк, я прижимал его к ноге, испытывая ноющую сладость в промежности...
     - Ничего не было, - Димка смотрел на меня с каким-то спокойным сожалением.
     - Ну, а если... - я прищурился, - если я всё же к тебе приду?
     - Ты же боишься...
     - Я? Ничего не боюсь...
     - Ладно, как хочешь. Бывай! - и Димка, не подавая мне руки, развернулся, чтобы идти.
     И здесь вдруг со мной что-то случилось... что-то, созрев, прорвалось во мне, и я вдруг почувствовал... нет, я понял - как-то мгновенно, разом - что у меня еще не было такого друга, как Димка, и дело вовсе не в том... точнее, не только в том, что случилось между нами там, в шалаше... и что это - всё, его последние слова, он уже больше не подойдёт ко мне... и что я не хочу... не хочу, чтобы он уходил...
     - Димка... Дима! - рванулся я вслед за ним.
     - Ну? - он, повернувшись вполоборота, взглянул на меня исподлобья. Я машинально отметил, что я впервые назвал его Димой.
     - Я приду! - выдохнул я. - Только в душе сейчас обмоюсь... хорошо? Поем и приду... будешь ты меня ждать?
     - Буду...
     Я почувствовал, что я счастлив... Все мои страхи вдруг испарились, лопнули, словно мыльный пузырь, и стало легко на душе и чисто... мы - "пидарасы"?.. ну, "пидарасы", "пидарасы" мы... и что? плевать! - отмахнулся я...
     Через час, вымывшись в душе и поужинав, я был у Димки на сеновале.
     - А это что? - прошептал Димка, глядя, как я тащу за собой свёрнутое в баул одеяло.
     - Бабка дала... говорит, что утром, может, холодно будет...
     - Ну-да, чтоб любимый внук не простыл... - Димка тихо рассмеялся, помогая мне втащить одеяло наверх. Какое-то время мы копошились, устраивая себе ложе, потом, едва я лёг, Димка молча, ни слова не говоря, лёг на меня, подмяв под себя моё тело, страстно и жадно, как это бывает только в ранней юности, еще не утоленной опытом, засосал меня в губы...
     - Димка... нас здесь никто не увидит? - прошептал я, когда он на миг оторвался от моих губ.
     - Никто... раздевайся... а то так можно и в штаны кончить... - так же шепотом ответил он. - Сегодня первым я тебе в жопу всуну... я тебя первым выебу, чтоб ты не пиздел, кто нормальный, а кто нет, - Димка тихо засмеялся.
     - А вазелин... вазелин ты взял? - прошептал я.
     - А ты? - отозвался Димка.
     - Нет... А где бы я взял его? У бабки?
     - Ага, вместе с одеялом, - Димка снова тихо засмеялся. - Вот бы бабка удивилась...
     - И... как же мы будем?
     - Да взял я... всё взял, не ссы...
     Члены у нас напряженно стояли. Мы торопливо разделись и, голые, горячие от нетерпения, вновь заключили друг друга в объятия... Через час, с пятой или шестой попытки, Димка вставил свой член в моё очко... Потом свой член ему вставил я... Потом снова он... И снова я... Уснули мы, натянув плавки, под бабкиным одеялом прижавшись друг к другу, когда по станице уже пели третьи петухи...
     Так, спустя две недели после знакомства, началась наша настоящая дружба...
     Это было необыкновенное лето... мы с Димкой почти каждую ночь или ездили с ночевкой на рыбалку, или вместе спали на сеновале - как безумные, забывая обо всем на свете, до изнеможения мы тискали друг друга в горячих объятиях, сосали друг у друга члены, по очереди педерастили один одного в очко, то становясь раком, то ложась на спину и поднимая вверх разведенные ноги... С вазелином было почти не больно, или, точнее, больно, но только в первые, в самые первые мгновения, пока в очко не проскальзывала залупа. А потом член заходил легко и свободно...
     Димка готов был ебаться всё время, и поначалу я просто выпадал в осадок, когда он ни с того ни с чего вдруг откладывал в сторону ключ, которым отвинчивал какую-нибудь гайку у своего моцика, и, вытерев тряпкой руки, говорил мне, весело глядя в глаза... "Пойдём в сарай... я тебя выебу..." или "Пойдём... я пососу у тебя..." Поначалу я протестовал против такого беспредела, но постепенно привык, и мне это стало даже нравиться - мы ебались везде, где только можно... В душе... в Димкиной комнате на полу... в шалаше на берегу речки... и даже в речке пытались это сделать несколько раз... но чаще всего - днём - мы ебались в сарае... до сих пор вижу во всех деталях, словно было это вчера... вот - я стою, чуть прогнувшись, упираясь ладонями в стенку, шорты у обоих приспущены, и Димка в полумраке наяривает меня стоя, жарко сопя в затылок... вот - я стою посередине сарая, сквозь щель в стене пробивается тонкая, как лезвие ножа, полоска света, Димка сидит передо мной на корточках и, сжав в ладонях мои бедра, ритмично насаживает свой рот на мой напряженно торчащий член...
     Раз, когда мы лежали на сеновале с толстыми, как сосиски, опухшими членами - ебаться уже не было никаких сил, - Димка мне честно признался, что до меня он ебался несколько раз с Джоником - одноклассником Женькой... Я смутно догадывался, что я не первый у Димки, но никогда его об этом не спрашивал, пока он не рассказал сам. "Но с ним я просто долбился, а тебя люблю", - просто сказал Димка, и возникшая было ревность к неизвестному мне Джонику, переехавшему жить вместе с родителями в город и, следовательно, навсегда исчезнувшему из Димкиной жизни, утонула в захлестнувшей меня нежности...
     Однажды мы чуть не попались... я сосал - как обычно, в сарае - у Димки член, когда неожиданно за стенкой раздался голос одного из наших друзей... "Димыч, ты где?" - и едва я успел отскочить от Димки, а он, соответственно, натянуть шорты, как в проёме двери возник Лёшка... "Вы что здесь делаете?" Димка посмотрел на пацана как ни в чем ни бывало... "Шайбочка... закатилась куда-то. Иди... может, ты найдешь... мы с Андрюхой уже полчаса здесь лазим..." - и еще минут пятнадцать мы втроём, заглядывая под какие-то доски, приподнимая узлы, разыскивали несуществующую шайбочку... А потом вышли из сарая, из его полутёмного пыльного чрева, и по глазам нам ударил яркий солнечный свет - была середина июля, было знойно и тихо, ни малейшего дуновения не ощущалось в раскалённом воздухе...
     Мы носились по станице на моцике - и едва только моцик выскакивал за околицу, на просёлочную дорогу, где нас никто не мог видеть, я, сидя сзади, плотней прижимался к Димке и, запустив в его шорты руку, нередко дрочил ему, подставляя лицо упругому ветру...
     Димка... или Димыч, как звали его пацаны... я готов был для него - ради него! - на любое безрассудство! Я ни минуты не мог быть без него, мне всё время хотелось к нему притронуться, всё время хотелось обнимать его, тискать, лапать, хотелось всё время слышать его голос... - я любил его первой своей любовью, ещё не совсем понимая, что это - именно это! - и есть любовь...
     По вечерам, когда спадала жара, мы играли на школьном дворе в футбол, и никто из пацанов не знал... да, никто - ни один из них! - не ведал, что связывает меня и Димку, какие чувства мы испытываем друг к другу...
     Уезжал я из станицы в середине августа - лето пролетело как один миг - и, уезжая, я твердо знал, что через год я обязательно вернусь... Я не вернулся. В самом начале зимы бабка Нюра упала, сломала себе руку и ногу, почти всю зиму пролежала в больнице, и вначале в станицу слетал отец, потом мать, а весной было решено бабку Нюру забрать к себе, а хату её продать. Что и было сделано - ехать за несколько тысяч километров мне было уже не к кому...
     И всё, что осталось у меня от того счастливого лета, - это маленькая фотография с нечеткими, размытыми лицами... Димка на корточках, выставив одну коленку вперёд, сидит в центре... я стою сзади него, положив ему на плечи руки... а рядом, плотно друг к другу, сидят и стоят ещё человек девять или десять - наша футбольная команда... никто не улыбается - все напряженно, сосредоточенно смотрят в объектив... лето... солнечный день... ватага мальчишек, двое из которых - мы, я и Димка... и над нами застывшие - навсегда остановившиеся - облака...
     В то лето нам с Димкой исполнилось по четырнадцать лет... мне - в конце июля, ему - в самом начале августа...
     Где ты теперь, мой друг?..